Огромное войско двинулось к Дону, где их уже должны были ждать люди Кзы.
Но ни Кзы, ни людей его на Дону не оказалось. Посланные в его становище лазутчики сообщили Кончаку, что еще три дня тому назад Кза ушел на Сейм.
6
Осень в тот год была холодной и ранней. Бабье лето отошло в три дня, а потом полили дожди.
Духовник [217] великого князя Всеволода Иоанн возвращался из Ростова, где снова по поручению Всеволода вел переговоры с епископом Лукой.
Ехать на поклон к Луке Иоанну не хотелось, но такова была воля князя, и переступить ее он не мог. Вместе с тем он догадывался, что послал его Всеволод неспроста, не потому что сам болен, а потому что хотел подчеркнуть еще раз: пусть он и вынужден подчиниться воле митрополита, но истинная власть была и останется не в руках дряхлеющего Ростова, а в его, Всеволода, руках и волю Всеволодову вершить будет не Лука, а твердый и решительный Иоанн. Иоанна мечтал Всеволод посадить в епископское кресло.
В Москве меняли лошадей и заляпанные грязью возки. Иоанн сидел в избе, смотрел за окно на падающий безостановочно серый дождь и вспоминал, как призвал его к себе князь и как ехал он к нему, безвестный игумен, гадая, что бы это могло значить.
Была зима, дороги перемело сугробами, и Иоанн боялся, что не прибудет в срок. Во Владимире он был до этого только раз, и то проездом, осматривал Боголюбово и долго молился в соборе Успения божьей матери.
Иоанн приехал под вечер, насквозь продрогший и вымотанный дорогой, но отдыхать ему не дали. Тотчас же в келью явился розовощекий отрок и сообщил, что князь ждет игумена в своем тереме у Золотых ворот.
Иоанна с отроком пропустили во двор, обнесенный частоколом, — за частоколом на расчищенных от снега дорожках толпились люди, чадно горели факелы.
Отрок ввел игумена в низкую комнату, обшитую темными досками. В тишине за стеной, за оконцами слышались приглушенные голоса и храп лошадей.
Дверь позади скрипнула, и Иоанн, обернувшись, увидел князя. Всеволод вошел быстро, легкой, стремительной походкой, встал против игумена, в упор разглядывая его веселым испытующим взглядом, кивнул, очевидно оставшись доволен первым осмотром, и пригласил гостя к столу. Тотчас же вслед за князем в комнату вошли слуги и внесли блюда с едой и ендовы с медом.
— Не устал ли с дороги? — спросил Всеволод игумена. — Не замерз ли в пути? Не обидели ли злые люди?
— С дороги я устал и замерз, — ответил, не скрывая, Иоанн, — но злые люди меня не обидели. Стараниями твоими, князь, избавлены мы нынче на дорогах наших от всяких опасностей.
Ответ игумена понравился Всеволоду, он улыбнулся и кивнул слугам, чтобы не мешкали и разливали мед.
— Согрейся и отдыхай, — сказал он просто. — А после поговорим о деле, по коему зван ты во Владимир.
И так они ели и пили и мирно беседовали о разных разностях, и Иоанн вскоре понял, что Всеволод знает о нем почти все, а чего не знал, незаметно выведал за столом.
И еще рассказывал ему князь о Микулице, о его светлой душе и твердой воле, и о мягком и податливом Леоне, о Луке, который стал слепым орудием в руках ростовского боярства.
Дивился Иоанн — как умеет князь читать его мысли?
— У умной головы сто рук, — говорил Всеволод. — Знаю я, много у меня врагов, но еще больше друзей. Однако Михалка умер, Микулицы тоже нет, и вот решил я пригласить тебя во Владимир, потому что тебе только могу поведать сокровенное, ибо знаю — мыслями ты со мной.
— Да откуда ведомо тебе это, князь? — не вытерпев, удивился Иоанн.
— Земля слухами полнится. И из твоего монастыря растекаются по стране пути-дорожки. Кто со злом, а кто с любовью, но сказывали о тебе, что радеешь ты за русского человека, что ретивым боярам ты не потатчик…
И часа не прошло, как разговорился Иоанн. Чудно было — впервые в княжеских палатах, а чувствовал себя в них игумен, как дома, как в родном своем монастыре.
С того дня он и стал Всеволодовым духовником, с того дня и прикипел всем сердцем к его делу.
И всюду Всеволод возил его с собой, и всюду Иоанн, где только можно было, отстаивал князя, уговаривал сомневающихся, гневным словом карал врагов и отступников…
Сидя перед окном в московской избе, вспоминал Иоанн минувшее и мысленно благодарил господа бога за счастливую свою судьбу.
А в это время во двор впустили человека. И, взглянув на него, Иоанн вздрогнул. Откуда он на Москве, какие пути-дороги привели его на этот двор?!
Человек был в продранном синем полукафтанье, в рваной заячьей шапке, на ногах его были потемневшие от времени лапти, и одна онуча, развязавшись, волоклась за ним по жидкой грязи.