Но не одежда его поразила Иоанна, а лицо — безносое, все в темных шрамах и подсыхающих струпьях.
— Ты кто? — спросил его Иоанн. Человека ввели в избу, и он топтался у порога. Под ногами его растекалась грязная лужа.
— Человек.
— Нешто нет у тебя имени?
Человек не ответил ему. Он смотрел на Иоанна и молчал. И в молчании этом чудилось что-то зловещее. «Может, он лишился разума?» — подумал Иоанн. Но человек не был похож на сумасшедшего. В его голубых глазах, которые словно светились на его лице, было написано страдание, которое недоступно безумцам.
— Откуда ты идешь? — снова спросил Иоанн, чувствуя неловкость.
— Путь мой лежит издалека.
— И много дней ты в пути?
Этого можно было и не спрашивать. Одежда человека, пропитанная потом и грязью, сама говорила за себя.
Человек сказал:
— Путь мой далек и труден. А иду я с Донца.
— Что же привело тебя в Москву?
— Дорога.
— Дороги выбирают люди, — наставительно заметил Иоанн. — Почему же ты выбрал эту дорогу, а не пошел в Новгород или в Галич?
Человек усмехнулся.
— Я выбрал ее, потому что здесь схоронены мой отец и деды.
Он сказал не все. Иоанн понял это.
— Какая беда постигла тебя? — спросил он. — Почему у тебя такое черное лицо? Ты болен?
— Моя болезнь страшнее, чем ты думаешь, — сказал человек и покосился на лавку.
— Садись, — предложил Иоанн. Человек закрыл глаза, покачнулся и сел. Он устал и был голоден.
Иоанн кликнул сокалчего и велел накормить незнакомца. Мыча и чавкая от удовольствия, человек набросился на еду.
Иоанн снова заговорил.
— Господь милостив, — сказал он. — Но ты не ответил на мой вопрос?
— Ты видел когда-нибудь согнанных в табун людей? — спросил незнакомец.
— Ты вырвался из плена?
— Нас было много, — сказал человек. — Мы пришли в Переяславль, и каждый отправился в те края, откуда он был родом. Одни пошли в Смоленск, другие в Новгород, третьи — в Киев. Я пошел во Владимир, потому что я родом из Владимира.
— Почему ты не лечишь свои раны?
— Люди должны видеть их. Я был в дружине Ярослава, и мы дрались с половцами. Но половцев было больше, и они стали одолевать нас. А рядом стоял Давыд со своими людьми, но, видя, как мы погибаем, он не тронулся с места. Тогда послали за помощью к Святославу, и Святослав ответил гонцу: «Не могу идти от Днепра: земля моя далеко, а дружина изнемогла». И половцы порубили нас, а те, что остались живы, уведены в полон. Эти раны, — он показал на лицо, — я получил не в бою. Меня избивали плетью за то, что я хотел бежать.
Человек замолчал. Иоанн смотрел на него с удивлением. Вот оно — простой крестьянин, полжизни тащившийся за оралом, а остальные полжизни воевавший со своим князем земли других князей, — взывающий к совести и возмездию. Что там, в его смутном мозгу? Не та ли же самая мысль, которая мучит и Всеволода?..
А сколько еще грядет опасностей, сколько битв впереди. Булгары с востока, угры и немцы с запада, шведы…
Иоанн глядел за окно. Мокрый ветер лепил к слюде желтые листья, стучал в косяки пальцами невидимых ветвей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Душный летний полдень висел над узкими улочками Царьграда. Даже у моря не ощущалось облегчения, люди ходили размякшие и безразличные ко всему окружающему. Они искали тени и, сев в тени, не торопились снова выходить на пыльные улицы.
Пристроившись на каменных ступенях лестницы, ведущей в дом друнгария [218], приютившего его и терпевшего его беспокойное присутствие вот уже несколько лет, князь Юрий, обрюзгший, с желтым, словно восковым, лицом и темными мешками под глазами, смотрел на красного бойцового петуха. Петух был привязчив, как собака, и всюду сопровождал князя.
Сейчас он издалека подбирался к куску не доеденного Юрием черствого пирога — вытягивал шею, вбирал ее в туловище, делал шаг вперед и, подняв черную когтистую лапу, подолгу замирал, разглядывая князя. Князь был не в духе, и петух чувствовал это.
Юрий хмурился и ждал. Сейчас петух не выдержит и кинется к пирогу. И тогда случится то, что повторялось изо дня в день. Князь загонит петуха под лестницу и будет ловить, а петух будет вырываться, разбрасывая по двору красные и золотые перья. Петух надоел князю, как надоело ему все, чем он жил все эти годы. То, что было вчера, будет и завтра: вино, драки. И еще будет каменная терраса, нависающая над морем, с которой он каждое утро смотрит на восток.