— А тебе-то что, князь? — удивлялся Неша.— Пусть себе любит. Живем мы привольно и сладко. Чего же боле?
— Тебе бы только вино пить с азнаурами да горланить их песни,— недовольно обрывал его Юрий.
Да разве это дело слушаться во всем царицу? Словно и не царь он, а обыкновенный мхевале. И разве не он обороняет Грузию от чужестранцев, разве не в его руках все грузинское войско?..
Бесстрашен, как барс, был молодой царь, и воины любили его за храбрость. А враги, заслышав о его приближении, уходили, не вступая в битву.
И вдруг холодком потянуло из Тбилиси. Письма Тамары стали короче и суше, не давал знать о себе и Абуласан.
— Или беда какая стряслась? — встревожился Юрий. Призвав к себе Нешу, он отправил его к царице.
День прошел, прошла неделя — от Неши ни звука. И вскоре дошли до Юрия слухи, будто Государственный совет объявил брак его с Тамарой расторгнутым, а его низложенным с престола.
С малой дружиной князь отбыл в Тбилиси. Дождливым осенним днем прибыл он в свою столицу. Тамара была в Исани, князя встретил Абуласан. Эри став над эриставами елейно улыбался и разводил руками: ему-де самому неясно, почему царица решила расторгнуть брак.
— Тамара молода,— грязненько намекнул он,— а царь в постоянных трудах и походах.
— Я ли в том виноват?! — воскликнул Юрий, понимая, что речь идет совсем о другом.— Не по своей воле был отослан я к войскам, а царица развлекалась с Сосланом.
— Сослана давно нет в Тбилиси,— спокойно заметил Абуласан.
Государственый совет постановил выслать Юрия за пределы Грузии, сказал эристав над эриставами. Лучше, если он выедет в Византию.
— Как бы не так,— вспылил Юрий.— Русский терпелив до зачина.
Абуласан улыбнулся и хлопнул в ладоши. Тотчас же отворились двери, и в комнату вошла стража.
Недолго пожил князь в обещанном эриставом над эриставами раю. Ночью под охраной его отвезли на берег моря и посадили на корабль. Через неделю он снова был в Царьграде.
Но мысль о том, чтобы вернуться в Грузию, не покидала его ни на минуту. Через год, заручившись поддержкой Византии, он неожиданно вновь появился в пограничных с Трапезундом районах, где стояли верные ему войска. Возвратившийся в Грузию Юрий был принят всеобщим ликованием.
Теперь у него были развязаны руки, и он немедленно отдал приказ двигаться к Самцхве, а оттуда через Кларджетию на Кутаиси. В Герути Юрий снова провозгласил себя царем.
Помнил, хорошо помнил Юрий, как наливалось радостью его сердце, когда, сидя на коне, он смотрел со скалы на проходившее перед ним войско. Воины оборачивались в его сторону, потрясали оружием и выкрикивали приветствия.
Юрий жаждал отомстить Абуласану. Ночами ему часто снилось, как он войдет во дворец, объявит Государственный совет распущенным, а самого эристава над эриставами повелит заковать в железа и бросить в подземелье. Царицу и Русудан князь решил помиловать, он даже согласен был остаться мужем Тамары, но отныне и навсегда вся власть в стране должна принадлежать ему одному.
Однако сладкие сны развеяли суровые горные ветры. Переход через перевалы истрепал войска, к тому же разведчики, побывавшие в стане врагов, сообщили ему, что Тамара с верными людьми, уклонившись от битвы и открыв ему дорогу на Тбилиси, двинулась через Боржом в Самцхве.
Услышав про это, Юрий впервые оценил ум и хватку своей бывшей жены. Самцхве был опорным пунктом его войска, и Тамара хорошо нацеленным ударом разила его в самое сердце. Бросить Самцхве и продолжать поход на покинутый царицей Тбилиси князь не мог. И после долгих раздумий он повернул свои войска назад.
Здесь, в долине Нигала, у истоков Куры, он наконец-то встретился со своей женой. Бой был коротким и жестоким. Тамара победила, Юрий был схвачен и с позором отвезен в Тбилиси. И воины, которые еще совсем недавно горячо приветствовали своего любимого полководца, так же восторженно теперь приветствовали Тамару.
Возврата не было. Униженный жестокой народной молвой, Юрий стоял, опустив голову, перед царицей и ждал решения своей участи. Теперь уже не было Абуласана, не было Государственного совета, и коварная тетка Русудан прятала от присутствующих свое лицо. Зато рядом с троном Тамары вновь появился сияющий и счастливый Сослан.
Царица радовалась победе, она не жаждала крови и позволила Юрию с дружиной беспрепятственно выехать из страны.
Нет, не под счастливой звездой родился князь Юрий, сын могущественного Андрея Боголюбского. Изгнанный из родной земли, не нашел он счастья и на чужбине.
Петух крутил головой и ласково копошился под его рукой.
— А подь ты! — рассердился Юрий и отшвырнул петуха на середину двора.
— Поклон светлому князю,— сказал, появляясь в калитке, Неша. На нем был чистый кафтан, перепоясанный широким кожаным ремнем, борода пострижена, лицо умытое, розовое.
— Садись,— указал ему ступеньку князь.
Неша снял шапку и сел рядом. По лбу его струился пот. Неша обмахивался шапкой и улыбался.
— Ну что? — спросил Юрий.
— Нонче отплываем,— ответил, хмурясь, Неша. Он избегал смотреть князю в глаза и нервно покашливал.
— Один я остаюсь,— сказал Юрий.
Неша молча кивнул.
— С петухом вот,— усмехнулся князь.
Неша взглянул на петуха и снова опустил голову. По щеке его прокатилась и застряла в бороде слезинка.
— Ехал бы и ты со мной, князь.
— Куды ехать-то? Изгой я. Нет у меня ни своей земли, ни родины.
— Поклонился бы дядьке. Глядишь, и помиловал...
— Дядьке не поклонюсь,— твердо ответил Юрий.
— В родной бы земле погребли...
— Земля везде пухом.
Неша вздохнул и встал, сминая шапку в руке.
— Прости меня, князь, ежели что не так. Остался бы я с тобой, да сердце исходит тоской.
— Чего уж там,— кивнул Юрий.— Ступай.
И, тяжко выпрямившись, поплелся по лестнице в дом. Глядя вслед ему, Неша перекрестил князя:
— Прости ему, боже, все его прегрешения.
Надел шапку, одернул кафтан и вышел на улицу.
2
Летний полдень поднимал над болотами густые испарения.
Святослав сошел с коня и сел на поваленное дерево. Его подташнивало, слегка кружилась голова. Князь расстегнул воротник рубахи, обнажил поросшую седыми волосами грудь.
Это был второй приступ. Первый раз ему стало плохо, когда еще только выехали из Карачева. Тогда обеспокоенный Кочкарь настоял на том, чтобы князь вернулся. И он вернулся и три дня отлеживался в избе у распахнутого окна.
Лекарей в Карачеве не было, врачевала его бабка, и то ли от ее травок, то ли от свежего воздуха князю стало легче, и он велел седлать коней. Кочкарь противился, но Святослав был упрям, и воевода уступил ему. Теперь он жалел, что уступил, и, стоя над князем, выговаривал ему, как малому ребенку:
— Кому сказывал я переждать день али два? Не молод, поди. А дел всегда невпроворот, можно бы и потерпеть.
— Не хочется помирать на чужбине,— тоскливо сказал князь, растирая под рубахой грудь.— Ой, как жжет, ой, как саднит-то...
— Прилег бы,— посоветовал Кочкарь и велел дружинникам принести попону.
Дружинники исполнили приказ, расстелили попону на траве, и князь лег на нее лицом вверх.
— Не полегчало? — заботливо спрашивал сидящий в ногах у Святослава Кочкарь.
— Куда уж там.
— А ты, знай, лежи да гляди в небушко-то,— приговаривал Кочкарь.
Святослав лежал на спине и глядел в небо, и боль постепенно отпускала его.
По небу плыли белые комки облаков, деревья подпирали его своими лохматыми вершинами, и пронзительная синева проливалась в широко открытые глаза князя.
Загостился он на этом свете, другие-то, его же лет, покоятся в земле. Нынче молодые пришли им на смену, горячие и непоседливые, и справляться с ними старому князю становилось все тяжелей. Может быть, потому и о смерти думалось спокойно, как о неизбежном? Может быть, потому и не тосковал он, прощаясь с жизнью?