Выбрать главу

Зарыв бумаги, он подумал, что отныне ему придется держать ответ только перед собой и богом. Он ошибался: слишком многие все еще продолжали начатое им. В апреле в Кагальник явился посланец Уса из Астрахани — бывший стрелец, а ныне есаул Алексей Ларин — Рот. Ус спрашивал, что ему делать с денежной казной. Вряд ли он только ради этого гонял на Дон есаула. Что-то, видно, сместилось, покачнулось в самой Астрахани. Василий Родионыч захотел узнать намерения Разина. Рот был, по существу, его лазутчиком в Кагальнике. Только не тайным, а доброжелательным и явным.

Рот сразу признался, что по поводу порядков, установившихся в Астрахани, испытывает великое сомнение. Не лучшие люди забирают власть и слишком жадно говорят о крови. Чьей? Для начала — детей боярских, пишущих письма в Россию и на Дон. Митрополита и князя Львова обвиняют в том, что они призывают к Астрахани государевых воевод.

Разин ведь говорил перед отъездом Грузинкину и Ветчине — не троньте дворян, оставшихся в Астрахани добровольно! Али они забыли?

— Ныне, — грустно ответил Рот, — Василий Родионыч какой-то страшной обливой — кожной болезнью — страждет, того гляди, помрет. Другой правитель — столетний старец, астраханец. А все решает круг, на коем верховодят те же — Грузинкин, Ветчина да Федька Шелудяк.

— Без круга — никуда, — рассеянно одобрил Разин. Рот несогласно отмолчался.

— Алеша, — неожиданно ласково молвил Степан Тимофеевич. — Про казну мне нечего сказать, Астрахань далеко. Коли приду туда, решим. Одно велю — не трогать, не дуванить.

Он замолчал и долго думал, какое слово утешения забросить через степи и стены обреченным людям. Если посадских и стрельцов возьмут с оружием в руках, их ждет неумолимый суд.

— Я одному тебе поверю, батько, — не выдержал Ларин. — Спасаться али биться нам?

Разин сжал рукоять кинжала.

— Зубами… Зубами вцепиться в стены! Чтоб с кровью досталось им! И чтобы долго — слышь, Алешка! — долго помнили. То последний мой наказ.

В середине апреля к малолюдному Кагальнику явился Корнила Яковлев с Донским войском. В кровавой сумятице боя Разин был окружен и схвачен. Его отвезли в Черкасск в ожидании распоряжений из Москвы.

2

Горе изгнания скулило по дорогам морозными полозьями, скрипело катанками и лаптями по тайным тропам. Людей везли на север, люди бежали на восток от мстительного суда.

Распопа Григория Яковлева сослали в Холмогоры на вечное житье и забрали в стрельцы. Ему еще и повезло. Все знали, что он ушел от атамана, разругавшись с ним. Других за воровские письма казнили смертью. Но он недолго прожил в Холмогорах.

Попробуй служить даже и ради пропитания семьи, когда тебя гоняют ловить и бить своих. Крестьяне пробовали бежать на Север и в Сибирь… Они не ведали, что вездесущая бумага опередила их.

«И вы б в Сибири велели учинить заказ крепкой: буде ис тех воров где объявятся в сибирских городех… и они б, сибиреня… про тех воров проведывали накрепко и, поймав, приводили к вам в Тоболеск».

Как понимал Григорий тщетность этого всероссийского побега, так ощущал он и зряшность, и преступность собственной сохраненной жизни. Случалось, в одиноком ночном дозоре ему хотелось умереть. И никого, даже детей не было жаль.

Когда он получил письмо от лысковского попа Ивана, он был уже готов на все, только бы переломить судьбу. «Не наемник я, но душу свою полагаю за овцы!» — привел отец Иван слова апостола. Григорий верил, что может принести утешение людям, вышедшим живыми из дворянской бойни.

Как раньше он уходил от плачущей жены, испытывая одну безжалостную тягу вдаль, так и теперь ушел он ночью, только украдкой благословив детей. Зная расположение застав, он миновал их. В начале марта оказался в сосновом Закудемском стане Нижегородского уезда, где ждал его отец Иван.

Почему — там, а не в ином многострадальном селении, где измученные люди тоже ждали утешения и совета?

В разгар войны крестьяне Закудемского стана были особенно уверены в победе. Это они кричали громче всех: «Нижний нам, конечно, сдастся!» Теперь они болезненней других переносили тяжесть поражения и ожидание расплаты. Она бы давно настигла их, если бы после разгрома войска Максима Осипова они, как большинство крестьян, вышли из леса.

Всю осень на правобережье Волги не только мужчины, но женщины и дети тысячными толпами скрывались от воевод. Леонтьев и Щербатов отлавливали, загоняли их и приводили к крестному целованью. Взятых с оружием и просто уличенных в бунте казнили смертью, калечили кнутом и отрубанием рук и пальцев. Закудемские крестьяне, семей пятнадцать — двадцать, договорились укрыться в одном овражистом урочище, в верховьях речки Кудьмы.