Дело оставалось за малым — выйти во двор за дом и пройти несколько шагов к покосившемуся резному домику. Шаг, второй… Воодушевившись, я ускорила темп. До двери оставалась пара шагов, как меня до глубины души потряс вопль из-под моих ног:
— Мааааау!
В абсолютной темноте сверкнули два голубых огонька, и я с энтузиазмом поддержала вой! На крики выхромал заспанный Беорн, зажёг лучину и, увидев нас с котом, раздражённо сплюнул и так шарахнул посохом по полу, что мы разом заткнулись.
— Чего орёшь, девка?
Я воззрилась на кота, кот обиженно отвернулся, пряча от греха подальше свой облезший хвост. Пауза затягивалась.
— Мастер Беорн, я это… На улицу бы мне. За дом…
— Ну так ступай! Чего орать-то посередь ночи…
Старейшина что-то ещё проворчал и вернулся к себе, оставив лучину дотлевать в моей комнате.
А мы с котом наперегонки выскочили из дома.
Я постояла на крыльце. Пахло прохладой, млачевником и сеном. Совершенная, абсолютно круглая луна освещала дома и улочку. Я с упоением набрала густого летнего воздуха в грудь. И всё же жизнь восхитительно хороша! Особенно без боли. С тех пор, как я проснулась, я ни разу не почувствовала её в полной мере, а на остатки старалась не обращать внимания. Кот забрался на перила крыльца и гипнотизировал водную гладь реки. Отсюда был виден и мост в Заречье, и общинные пастбища и несколько одиноких домиков. Я осторожно погладила белого пушистика. Большой зверюга! Сначала он выражал некоторое недовольство, но потом расслабился и уже сам перебрался на руки, требуя продолжения. Только сейчас я обратила внимание на то, что его шерсть влажная, а сам он выглядит больным.
— Эй, когда же ты так успел облезть? Вчера же только был, как пушистая подушка! Заболел?
Кот мурчал и лез куда-то на плечо, путаясь в моих волосах. Я нетерпеливо отыскала взглядом резной домик на заднем дворе, погладила кота и, не без усилий оторвав животину от себя — кошар был явно против! — опустила его на пол.
Сидя в домике в глубокой думе, я услышала доносящиеся с улицы девичьи хихикания. Одну узнала сразу, вторая была незнакома. Я поспешила на улицу.
— Ринка!
Хихиканье стихло.
— Кати? Ох, Драккати, это ты! — Ринка кинулась мне на шею. — Я уж думала, не увижу тебя! В общине такие слухи ходят!
— Это какие?
— Ну, что тебя того… Обесчестили и убили. А воевода спасти пытался, да только не успел!
Ринка ещё раз пискнула и радостно повисла у меня на шее. Ночь становилась всё темнее и темнее…
— Ринка, если ты меня сейчас не отпустишь, я точно умру.
Ринка непонимающе отстранилась.
— От удушья, Ринкания!
— Ой, прости, Дракки! — Ринь смущённо убрала свои загребущие ручки. — Рассказывай, как ты? Выглядишь как бледная немочь!
— От немочи слышу! — буркнула я, но тут же улыбнулась. — Я в порядке. Ну, почти. Голова иногда кружится, и рука как чужая, а так… Короче, не дождётесь! А что вы тут делаете среди ночи?
Девушки переглянулись.
— Слушай, - загадочно шепнула Ринка, - а ты уже насколько хорошо себя чувствуешь?
— Ну-у…
— В общем так. Это Никоя! — Она взяла за руку девушку с тонкой трогательной косичкой. — И мы идём… к заброшенному дому!
Теперь настала моя очередь удивляться:
— Зачем?
— Увидишь, — кокетливо качнула головой подруга.
Я колебалась.
— Надеюсь, пойдём не через колодец?
— Почему? А! Ты же ничего не знаешь! Да не бойся, волдырей больше не будет!
Как это не будет? Мы по воздуху, как птички, полетим? Но спорить с Ринкой я не стала. Раз подруга говорит, значит, так и есть. Перешептываясь, мы спустились по улочке вниз и миновали мост в Заречье. Никоя оказалась молчаливой и нашу беседу не поддерживала. Только рассказала, что её брат погиб, что она осталась одна, и что ей семнадцать лет.
— Слушай, Рин, я никогда тебя не спрашивала… А сколько тебе лет?
— Да вот весной было двадцать! Мы же ещё салинийскую наливку с корабля стащили, помнишь?
— Помню! И пили в девичьей до утра, а утром сварили уху с порчун-травой вместо петрушки! — Мы рассмеялись. — Потом вся община, что у нас обедала, сидела по задним дворам! Ух, старейшина лютовал! Три дня потом в поле картошку пололи! И смешно и грустно…
— А тебе сколько? — Ринка отмеряла шаги в недорогих сапожках, всё больше ускоряясь.
— А я на год старше тебя. Я тут вообще самая старая!
— Такие мы старые, красивые и незаамууужнииее…
Мы захихикали.
— Слушай, Ринь, а где Аника? Что с ней?