Я ответил: «Никак нет», хотя вопросов было много. Из сказанного я понял лишь одно: на траление мы должны выйти не позднее 24.00. А как и что будет далее, плыло, так сказать, в густом тумане неизвестности.
Двенадцать часов на подготовку к делу, которое тебе абсолютно не известно, но которое потребует полной отдачи сил, знаний, энергии, — конечно, мало. А что поделаешь? Война!
Двенадцать часов давал мне на подготовку приказ, и тут я вспомнил другой приказ, полученный в первую ночь войны. В районе Толбухина маяка немецкие самолеты сбросили бомбы, которые не взорвались. И нашему 5-му дивизиону тихоходных тральщиков, которым командовал капитан 3-го ранга Александр Карпович Момот, было приказано выйти на расчистку фарватера тралом Шульца. Комдив вызвал меня и приказал срочно проверить все тральное хозяйство.
— С тральным хозяйством все в порядке, — ответил я. — Хуже вот что: неразорвавшиеся бомбы могут оказаться магнитными минами и тралом Шульца нам их не взять. Нужен спецтрал. Зато корпуса наших ТЩ стальные, и это то самое, что минам надо. Мы идем тралить своим брюхом!
— Приказ есть приказ! — жестко бросил Момот.
В те дни ответить иначе было делом невозможным.
И сегодня был приказ, и была война…
Баржа оказалась не особенно большой, тонн на 200.
Один трюм с двумя люками, затянутыми брезентом. В корме кубрик: кухонный стол, буржуйка более чем средних размеров, пара банок, шкаф и нары на четыре человека. Под потолком, на крючке, «летучая мышь». В этом кубрике я и нашел всех, кто имел отношение к БТ-31,— ленинградских инженеров и четырех членов команды.
— Приказано выйти сегодня, — сообщил я старшему из ленинградцев.
— У нас все готово. Пошли, покажем тебе что к чему.
Выбрались на палубу. По трапу спустились в трюм. Здесь на деревянных стеллажах, идущих по периметру отсека, были уложены кабеля.
— Учти, старший лейтенант, больше изолированного кабеля в Ленинграде нет, да и в Кронштадте тоже. Береги его и будь готов ремонтировать, если порвет. Ведь именно этим кабелем создается магнитное поле, нужное для срабатывания приборов мины.
— Стало быть, это соленоид, — ответил я и подумал о том, как можно будет эти кабели, уложенные таким порядком, ремонтировать. Особенно если взрывом сорвет стеллаж.
Никакой уверенности в нужной прочности этой деревянной конструкции у меня не было. Но рядом стоял командир тралбаржи мичман Дмитрий Горшков. Он сказал, что все ясно, и я, глянув на этого не слишком молодого человека, подумал о том, что дело свое он знает и на него можно и надо положиться.
— Но это не все, — продолжал ленинградец. — На барже сделаны шахты, в них установлены электроотбойные молотки. Их удары о диафрагмы, приваренные к днищу баржи, создают шум, от которого должны срабатывать акустические взрыватели мин.
Самый большой из деревянных тральщиков, «Сиг», был дооборудован. На него установили генератор и ручную лебедку. Оставалось лишь произвести замеры магнитного поля.
Через полтора часа работы ленинградцы установили, что «Сиг», хотя и деревянный, имеет такой силы магнитное поле, что мины под ним обязательно должны взрываться. Сначала это всех крайне удивило. Начали разбираться, в чем дело. Оказалось, что причиной такого казуса была поврежденная обмотка размагничивающего устройства. О ремонте и речи не могло быть, потому что на это дело просто не оставалось времени. Заменить «Сиг» другим кораблем невозможно. Где найдешь подобный? А время летело. До выхода в море оставалось менее трех часов. Доложить о том, что приказ не будет выполнен? Такого я и в мыслях не допускал.
Командир «Сига», ленинградцы, мы с мичманом Горшковым сидели в кают-компании корабля. На столе перед нами лежали расчеты и схемы.
— На каком приблизительно расстоянии от БТ-31 должны взрываться мины? — спросил я старшего из ленинградцев.
— Допустим, метрах в двадцати — двадцати пяти по бортам и по носу. Но какое, позвольте узнать, это имеет отношение к делу, если тральщик не может выйти в море?
Тогда я обратился к старшему лейтенанту Ершову:
— Петр Сергеевич, есть единственный выход из положения — буксировать БТ-31 лагом. — Я посмотрел на командира «Сига» — он сидел, как всегда, высоко держа голову, убеленную сединой, на его аскетическом лице не дрогнул ни один мускул. — Мины будут взрываться близко от корабля, но не под ним.
— Риск, старший лейтенант! — заметил один из ленинградцев.
— Риск есть, — ответил я. — Но есть приказ, и он должен быть выполнен!