— Право на борт! — приказал он рулевому, а руки уже послали все три ручки машинного телеграфа на «вперед, самый полный».
Катер вздрогнул и, подняв нос, круто рванулся вправо, набирая скорость. Когда позади встала черная стена воды и раздался грохот взрывов, катер был от них далеко. Фашистский самолет, сопровождаемый огнем пушек и ДШК, уходил к горизонту.
— Дробь, не стрелять! — приказал старший лейтенант. Он снял шлем и бросил его на походный столик. Потом поставил ручки машинных телеграфов на «стоп» и развернул катер на обратный курс. К линии дозора.
— Отбой боевой тревоги, готовность помер два! — сказал командир. — Сигнальщик, внимательнее следить за горизонтом!
В каюте старший лейтенант достал из стола журнал боевых действий и сделал в нем запись, уже ставшую стереотипной:
«12 июля 1942 года в 13 часов 12 минут, находясь на линии ДОЗК №…, был атакован пикирующим бомбардировщиком «Ю-88», который сбросил 4 бомбы. Атака отбита. Потерь и повреждений нет. Продолжаем нести дозор».
Окончив писать, не раздеваясь, в шлеме, в капковом бушлате, он лег на койку и мгновенно заснул. Сон его, глубокий и без сновидений, представлял собой просто выключенное сознание, поскольку сделать это позволяла обстановка.
С. ТУМОРИН,
старший лейтенант, командир МО-209
Блины
Сегодня линия дозора проходит к зюйду от занятого врагом острова Бьёрке. Погода стоит прекрасная. Солнце и полный штиль. Вдали, у самого горизонта, плывет в жарком мареве лесистый остров. Мы его видим, наш МО наверняка едва различим с берега. С рассветом прилетают пары самолетов «Хейнкель-111», идут на малых высотах, но вне досягаемости наших пушек и ДШК, Генеральный курс «хейнкелей» ясен — на Кронштадт, на форты. Как только сигнальщики Иван Зеленский или Виктор Шмелев обнаружат «супостата», на катере играется боевая тревога и тут же командир отделения радистов старший краснофлотец Алексей Сорокин передает радиодонесение.
Когда самолеты уходили, объявлялась готовность-два. Я спускался с ходового мостика. У кормового орудия, как всегда, свободные от вахты мотористы, минеры и комендоры. Народ здесь опытный. Любят поговорить о положении на фронтах. Но на этот раз не удалось…
— Два самолета «хейнкель», правый борт сто! — послышался с мостика громкий доклад Ивана Зеленского.
Тревога! Взревели моторы. Все бегут на боевые посты. И вдруг новый доклад:
— Наши истребители! Курсовой восемьдесят пять, дистанция тридцать три, высота две тысячи!
Наши и фашисты почти в створе, но друг друга не видят.
— Сигнальщики, серию красных ракет в сторону «хейнкелей»!
В руках Зеленского дергается ракетница. И не успела первая ракета упасть в воду, наши «яки» развернулись и, резко снижаясь, пошли в атаку. Немцы, уходя от истребителей, тоже развернулись и разделились. Один — на бреющем к берегу, второй — в противоположную сторону, в залив. Он-то и был в один миг сбит нашими «яками».
Крикнули «ура», помахали летчикам. Отбой. Одна смена остается у оружия, другая — отдыхает. Так проходит часа два.
— Два самолета «Хейнкель-111», правый борт…
Опять тревога. Ставлю машинные телеграфы на «товсь».
— Группа истребителей ЯК-3,— докладывает сигнальщик.
— Серию ракет!
Все повторяется. Один «хейнкель» — к берегу, второй — в море. Атака «яков» — и он сбит.
Обед. Я наблюдаю, как кок Кузьма Никитин вылезает из камбуза какой-то хмурый, глядит на меня исподлобья. Сейчас он отнесет харч в корму — в машину и к орудию минерам. Сигнальщики обедают на мостике. По их виду вижу, что со щами все в порядке. Но вот Зеленский взялся за красивый и аппетитный блин. Откусил и поморщился. Вздохнул, оглянулся на меня. Затем взял еще один. Понюхал. Чертыхнулся. Еще раз понюхал.
— Ничего не понимаю! Что произошло, Зеленский? Ты на себя не похож. Аппетит пропал?
— Аппетит, товарищ командир? — сигнальщик едва миску не выронил. — Вы лучше спросите Никитина, что он нам сварганил!
Тут возвращается сам Никитин.
— Что случилось, почему команда недовольна обедом?
— Упали. — А сам тяжело вздыхает. — Но я не виноват. Готовые блины я оставил на сковороде, чтобы не остыли. А тут вы, товарищ командир: «Вперед полный!» и «Лево на борт!» Щи-то я поймал, а вот блины не успел. Проехались они немного по палубе, протертой керосином…
Я понял, отчего нюхал блины Зеленский, почему ругался Деревяшкин и ворчал радист Алексей Сорокин. Понял, что блины с керосином придется есть и мне самому.