Покончив с чаем, стала объяснять Каплунову о цели визита на катер. Он серьезно выслушал, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Личный состав и я заняты. Когда позволит время, я сам зайду в редакцию.
Мне не оставалось ничего иного, как достать из сумки номера «Балтийца», положить на стол и испросить разрешения убыть.
— Проводите сотрудника редакции, — приказал Николай, едва мы выбрались на палубу.
Почувствовав твердь набережной, я наспех попрощалась и, сгорая от стыда и злости, пошла в редакцию. Вытирая слезы и размазывая по лицу сырой снег, ругала себя: дура, не смогла материал собрать, зайти на катер по-людски не смогла, выйти с него.
Ветер не утихал, бросал снег в лицо. Мне бы прижаться к забору, к домам. А я свернула в Петровский парк, медленно пошла по аллее. От памятника Петру, заколоченного досками, спустилась к Петровской пристани и вгляделась в темноту. На Усть-Рогатке стояли тральщики, сетевые заградители, другие корабли. Почти на всех мне приходилось бывать: разносила газеты, брала материалы у ребят, вернувшихся из боя.
В типографии меня встретил ответственный секретарь редакции главный старшина Петр Клецко. Улыбнулся, развел руки и сказал:
— Рая, катерники — народ сознательный и накормили тебя до отвала. По этому поводу щеки твои надулись и глаза горят сытостью. Может, нам ты прихватила что от их щедрот? А то, знаешь, от голодухи живот прирос к позвоночнику, да к тому же еще махры нет. Так что сосу пустую трубку и вспоминаю доброе время — от нее дымком припахивает.
Петр Клецко — мужчина здоровый. И уж если нам, девчатам, не досыта, то каково-то ему на береговом пайке?
— Она у нас стеснительная: будут давать, не возьмет.
— Это так… Кстати, по твою душу приходил редактор, спрашивал, вернулась ли, — сказал печатник Сергей Архипов.
— Я-то явилась. Да в блокноте ни строчки.
— Не нашла или не пустили? — поинтересовался Клецко.
Я молчала и вздыхала — что можно было сказать?
Присвистнув, Тоня Белоусова, наша наборщица, сказала:
— Сидеть тебе, Раечка, на губе. Это факт!
— Ладно. А корректура есть? — сменила я тему разговора.
— Гранки связаны, но еще не тиснуты. Краска кончилась. Завтра утром получу краску, тисну, — ответил Архипов.
Замолчал движок, и погас свет. Катя Логачева зажгла коптилку, от соляра пошла копоть, и пламя задрожало. Углы типографии погрузились во мрак, и стало тоскливо. А Клецко все продолжал спрашивать, где я была. Пришлось отвечать:
— Сначала на «малом охотнике». Но там все заняты авралом. — Мне стало стыдно рассказывать о том, что со мною приключилось. — А потом я пошла в парк.
— Чего тебя туда понесло? Тревоги не было, чтобы в щель лезть! — удивилась Тоня Белоусова.
Дневальный просвистел отбой. Мы ушли в девчачий кубрик. Лежа в промерзшей койке, я никак не могла заснуть и слушала, как внизу, в радиоузле, радист транслировал самому себе концерт Лидии Руслановой…
Утром следующего дня в редакцию пришел Каплунов. Узнав, что я в библиотеке — помогать библиотекарю было моей комсомольской нагрузкой, — Николай поднялся наверх. Поздоровались. Николай извинился за то, что накануне отказал в моей просьбе, а потом сказал:
— Я в вашем распоряжении. Хотите — стану отвечать на вопросы, хотите — сам напишу о МО-207. Есть еще один вариант: мои ребята придут в редакцию. Они мастера своего дела. Как прикажете, так и будет, — улыбнулся он.
— Как считаете нужным, так и поступайте, — ответила я.
А потом спросила, не пишет ли он стихов. Или кто из команды.
— В училище писал. Но с первого дня войны — ни строчки: исчезла рифма, ушла муза, — засмеялся Николай и, в свою очередь, спросил: — Что же вы предложите мне из книг?
— Пожалуйста. — Я подвела его к картотеке и стала называть авторов: библиотека ОВРа имела уникальные книги.
Каплунов выбирал долго и остановился на томике Дидро.
— Еще что-нибудь? — спросила я. — Обычно моряки с кораблей берут по нескольку книг.
Но тут Николай подошел ко мне вплотную и вдруг, нагнувшись, прошептал в ухо:
— Со вчерашнего дня я начал читать книгу, которая называется «Раиса».
— Что-то я такой не знаю. Кто автор?
— Автора не ведаю. А книга эта — вы, Раиса. Пока я прочитал только заглавие. Вас, случайно, не интересует другая книга — она называется «Николай Каплунов»?
— Война, Николай. И я боюсь читать такие книги, — ответила, а на душе стало радостно и тревожно.
— Война — событие проходящее. В жизни я альтруист, человек, привыкший бескорыстно заботиться о благе других, и душа моя примет любой отклик. Как позволит время, я стану заходить. Не возражаете?