Вздохнули с облегчением. Но на разговоры времени не оставалось: мины стали взрываться в тралах… Наконец подошла и наша «очередь». Почему-то в трале МО-304 взорвалась не одна мина, а две, через короткий интервал… Я спустился с мостика в рубку, прикинул по карте курс отряда, пометил места взрывов мин. Получалось, что противник выставил минное поле в направлении 130–140 градусов от банки Намси к банке Неугрунд.
Пока я занимался своими расчетами, моряки успели поставить другой трал — МО-304 даже не вышел из троя. Сделать это трудности не представляло, трал был предельно прост в обращении.
Мин здесь стояло много; 8 из них подорвали наши МО. Но сколько их выставил неприятель, оставалось только гадать. Точно все узнали после войны из немецких оперативных документов, которые попали в наши руки: на узком проходе, который никак не обойти, противник выставил 14 линий минных защитников и мин, различных по способу срабатывания — ударных, против надводных кораблей, и антенных, нацеленных в основном против наших подводных лодок.
Наконец — точка рандеву, указанная командиром лодки капитаном 3-го ранга Иваном Травкиным. Выбрали тралы и легли в дрейф. Через некоторое время МО-102 и МО-123 направились далее к зюйду и скрылись в белесой мгле дымки. Их движение мы прослеживали теперь только по взрывам специальных сигнальных бомбочек, при помощи которых лодке давалось знать, что ее встречают. Комдив Бочанов приказал включить акустику. Вскоре на мостике свистнула заглушка в раструбе переговорной трубы, и мы услышали доклад, который не мог нас не встревожить:
— Шумы от зюйд-веста, характерные для немецких Р-ботов.
Шумы приближались. Стало быть, и Р-боты, большие артиллерийские катера врага, тоже приближались. А мы ожидаем лодку. Но обошлось: мы не увидели немцев, они не обнаружили нас в дымке и ушли. Однако и Щ-303 не подавала знаков о себе.
— Иван Андреевич, давай и мы сбросим серию сигнальных бомбочек, авось Травкин где-то рядом? — предложил Кузьменко.
— Отстань и по морочь голову! — недовольно ответил комдив. — Ты же прекрасно знаешь, что нам приказано только слушать!
Так мы дрейфовали около трех часов. Лодки все не было, катера легли на обратный курс. Основная часть отряда задерживалась с возвращением. Становилось совсем светло, ничего хорошего в этом не виделось: наш путь лежал мимо Большого Тютерса с его береговыми батареями. К счастью, над морем все еще висела дымка. Она выручала нас.
Катера убрали тралы и шли полным ходом в кильватерной колонне: впереди — МО-123, концевым — МО-102. По моим расчетам, мы возвращались, с учетом дрейфа, не по протраленному нами фарватеру, а несколько к зюйд-весту от него. Конечно, у меня не было полной уверенности в точности счисления: остров Большой Тютерс, по которому можно бы взять пеленг, за дымкой. Правда, есть выход — определиться по глубинам, они здесь характерны. Я сказал об этом комдиву. Он согласился. Под килем оказалось 45 метров. Это доказывало, что я прав в своих предположениях.
— Ну и что страшного, что мы влезли на минное поле? — ответил Бочанов. — Идем без тралов, а при нашей осадке мины не страшны. Да что убеждать тебя: мы же все время ходим по ним — в разведке, дозоре, конвое. Наверное, Ладинский потому и решил идти в стороне от прежнего курса: нам страшны плавающие мины!
Мы стояли над картой, и каждый думал о своем, как вдруг из раструба переговорной трубы раздался доклад сигнальщика:
— Масляный след справа по борту!
Мы тут же выскочили из штурманской рубки на палубу, поднялись на мостик: справа, в кабельтове, тянулся соляровый шлейф, какой обычно тянется за судном, откачивающим воду из трюма.
— Иван Андреевич, а это не Щ-303 хвост за собой тянет? — спросил я и тут же опроверг: — Но она же должна находиться ближе к зюйду!
— Молодец! — Бочанов применил один из своих любимых «оборотов»: — Ты же штурман-надводник, и тебе не понять, как можно определить свое место по счислению за трое суток без берега, солнца и звезд. Без секстана. Ясно? Вот отсюда и попробуй определить погрешность. Понял?
Спорить я не стал, но про себя подумал, что на лодке есть эхолот, о том, что здесь, между этими банками, глубины и рельеф дна крайне характерны. И стало быть, место свое штурман может определить достаточно точно. Бочанов же перестал ворчать и ругаться. Это означало, что комдив в сомнениях.
— Товарищ комдив, не надо расстраиваться! — решил я его успокоить.
— Не надо… Кузьменко был прав, вот что. Это когда он предложил сбросить сигнальные бомбочки, а я ответил, что нам не разрешено. Вот и плююсь, что не предложил Ладинскому расширить район поиска Щ-303. Наверняка, пока мы дрейфовали, Травкин ушел из района. — Он еще раз глянул за борт. — Одного не пойму: почему этот хвост из солярки? Он же демаскирует лодку! Или она идет с повреждениями?