В сумерки я вышел на палубу. Швартовные бочки возвышались круглыми громадами, удавами змеились толстенные цепи. Железобетонные мертвые якоря излучали сырость, которую они, как мне казалось, накопили за долгие годы пребывания на дне. Пушки с «Красного знамени», прижатые к палубе тросами креплений, сиротливо глядели мощными жерлами прямо мне в глаза. Ночь прошла спокойно.
Рано утром 7 июля 1943 года корабль вышел на линию оборудования бонового заграждения. Полагаю, нет необходимости рассказывать, как под руководством капитан-лейтенанта Лобанова и мичмана Ивана Григорьевича Завирухи нам удалось выставить в назначенных местах рейдовые бочки. Замечу лишь, что этот летний день благоприятствовал нам в работе — пасмурное небо, ни ветра, ни волн. Так что можно было не опасаться налета вражеских самолетов. Но чем ближе дело подходило к завершению, тем, к нашему огорчению, все более погожим становился день: сперва облака стали подниматься, потом в них образовались «окна», — в них внимательно вглядывалась вся верхняя вахта. Работу все же мы закончили спокойно, пообедали и даже сумели немного отдохнуть. Я тоже вздремнул в каюте. Поднял меня сигнал тревоги. Выскочил на мостик и увидел, как из-за облаков вываливается «мессершмитт» — и прямо на «Онегу». Он сбросил две бомбы и снова нырнул в облака. Небо очищалось удивительно быстро. Через какие-то 20 минут видимость стала на все десять миль, и тут же на острове объявили воздушную тревогу. Корабль наш — на ходу, личный состав — по местам, готовы!
— Восемнадцать самолетов «фокке-вульф» от веста, идут через остров! — доложил сигнальщик Попов.
На Лавенсари вовсю стреляли зенитки. Разрывы снарядов вспухали вокруг «фоккеров», которые летели попарно, но ущерба им не приносили. И тут я понял: сейчас они начнут атаковать «Онегу»!
— Самофалов, готовься! — приказал я командиру БЧ-2-3.— Распредели цели, сейчас навалятся!
Лейтенант начал командовать в мегафон, я же подошел к старшине рулевых Воронову. Мы только глянули друг другу в глаза. Как обычно в таких случаях, я взялся за ручки машинных телеграфов и дунул в переговорную трубу — на другом конце ее, в машинном отделении, зазвучал свисток.
— Слушаю, товарищ командир! — ответил на вызов мичман Симачев.
— Будьте готовы. Восемнадцать самолетов на нас!
— Есть! — ответил Иван Сергеевич, и я услыхал, как он вздохнул, прямо в переговорную…
Уже стреляли наши сорокапятки, пулеметы и запах пороха поплыл над кораблем. Самолеты заходили на «Онегу» и атаковали: 54 бомбы подняли белопенные султаны вокруг корабля — мимо! Маневр и наш огонь не позволяли врагу бомбить прицельно. Повреждений корабль не получил, потерь не было, раненых — один: осколок попал в ногу лейтенанту Самофалову. Враг улетел ни с чем.
— Офицерам, старшинам и коммунистам прибыть на верхний мостик! — прозвучала команда по трансляции.
Конечно, первым показался штурман Левченко — его рубка рядом с мостиком. Затем прибежал боцман, за ним помощник командира. Пришел, вытирая на ходу ветошью масленые руки, мичман Симачев. Чуть позже — мичман Семен Кодашев, секретарь нашей парторганизации, — в этом походе он был за заместителя командира корабля по политической части. Самофалов пришел прихрамывая. Доктор уже успел перевязать лейтенанта и сам тоже поднялся на мостик. Народу набралось много: на «Онеге» было 16 коммунистов.
— Товарищи, партийное собрание считаем открытым, — сказал мичман Кодашев. — Слово командиру корабля, члену ВКП(б) товарищу Сапунову.
— Сегодня враг совершил два налета, и в обоих из них целью была «Онега». Полагаю, будет третья атака: фашисты хотят, по всей вероятности, разделаться с памп. Позволить им сделать такое мы просто не имеем права!
— Товарищи, — сказал парторг. — Митинговать некогда: налет авиации может начаться прямо сейчас. Я думаю, вы меня поддержите: все, что говорил командир, одобрить и выдвинуть резолюцию: стоять насмерть!
В 15.40 на Лавенсари вновь объявили тревогу, и на острове Пенисари тоже. «Онега» выбрала якорь и дала ход.
— Очень много самолетов типа Ю-87 и Ю-88 от оста! — почти тут же доложил старшина сигнальщиков Попов.
Таким докладом я был крайне удивлен, но когда поднялся на верхний мостик, понял: сразу их не сосчитать! В такой ситуации управлять кораблем было удобнее с верхнего мостика, — я сам остался здесь, вызвал командира БЧ-2-3 Самофалова и старшину рулевых Воронова. А самолеты надвигались, и Попов считал:
— «Юнкерсов» двадцать… тридцать… сорок два… шестьдесят… Шестьдесят девять, товарищ командир!
— Есть, — а сам подумал о том, что уж лучше бы Андрей ошибся.