На мостике все было готово к походу. С крупномасштабной навигационной карты, спрятанной под навесом штурманского стола и освещенной электролампой, на меня смотрели до мелочей изученные очертания Невской губы, устье Невы, Морской канал, Большой корабельный фарватер, Урицк, Стрельна, Петергоф, пункт нашего назначения — Ораниенбаум. И конечно, остров Котлин, кронштадтские форты и рейды. Подумалось о том, что сотни раз здесь хожено и перехожено за годы войны и все настолько известно, что кажется, тут можно вести корабль с закрытыми глазами и не наткнуться ни на что, как дома, в хорошо обжитой квартире. А вот Петровский фарватер и Северный — самая сложная часть нашего пути. Сложная оттого, что вплотную очень малые глубины: справа по ходу — Крестовская мель, слева — мель Вольного острова. Конечно, на берегу створы, они обозначают все «колена» фарватера. Но флагштурман говорил и о судовом ходе, наиболее глубокой части фарватера, напомнив, что он не всегда совпадает с направлением этих самых створов. Именно напомнив, ибо я тоже знал о такой особенности — спасибо все тому же флагштурману Вайсману, которого я от самого ледостава и до сей минуты в душе поругивал.
Дело в том, что военная кампания 1943 года досталась нам нелегко. Мы смогли бы отдохнуть лишь тогда, когда катера подняли на стенку и у нас возникла передышка до самого ухода в ОЗО. Но… передышки не получилось: в штабе ОВРа организовали регулярную учебу штурманов по специальности. Конечно, с одной стороны, флаг-штурман имел непререкаемый авторитет как специалист. Но с другой — мне думалось, что он такой же офицер, как все прочие, только закончивший академию и поэтому глядящий на нас свысока. Но служба есть служба, и на войне — учились, старались, как ни вздыхали… Теперь, оглядываясь назад, я по-иному оцениваю те занятия: дело в том, что кроме штурманов, закончивших «нормальные» военно-морские училища, были и такие, которым война выделила на обучение 10 месяцев специальных офицерских курсов «при училище». Для них эта учеба была равнозначна находке клада. Вот почему Вайсман старался вовсю. На одно из последних занятий он привел какого-то капитана 3-го ранга из гидрографии флота, и тот целых четыре часа толковал нам про Петровский, Северный и Елагинские фарватеры, про Большой корабельный фарватер, про особенности плавания в Невской губе. Затем последовало еще и семинарское занятие. И волей-неволей длину участков, их направление и глубину в самых ответственных местах мы знали буквально наизусть. Конечно, я и некоторые мои товарищи, обладатели высшего военно-морского образования, полагали тогда, что вся эта учеба нужна флагманскому штурману лично, для поднятия своего реноме.
И вот я на мостике Т-217 и все это вспоминаю — вспоминаю едва ли не каждый метр пути. И думаю, что знаю путь не только я, но и командир БТЩ, и его штурман, также прошедший «академию Вайсмана». В общем, так оно и было, как удалось убедиться тотчас, как только я заглянул под навес штурманского стола: на карте — небольшая табличка с цифрами, поясняющими, как точнее следовать по судовому ходу. Здесь я особенно понял, что учеба нам всем без исключения была на пользу.
Прозвучал сигнал боевой тревоги. Я понял: погрузка закончена, сейчас пойдем. На мостик поднялся командир корабля и, повернувшись ко мне, спросил:
— Ну как, штурман, в такой одежде лучше?
— О чем разговор!
Тут раздалась команда «смирно», наверх, на мостик, поднялся капитан 1-го ранга Богданович.
— Разрешите обратиться? — спросил я и, когда он кивнул, продолжил: — Разрешите доложить предложения на переход.
Богданович внимательно выслушал меня, посмотрел на карту, задал несколько вопросов, а потом тихо сказал:
— Хорошо. Так и пойдем. Командир, — он обернулся к капитан-лейтенанту Буздину, — снимайтесь и давайте сигнал кораблям конвоя.
Т-217 медленно шел вниз по Малой Неве, со скрежетом ломая и раздвигая лед. Остальные корабли тоже снялись со швартовов.
— Командир, передать на корабли: «Следовать точно в кильватер», — приказал Богданович. — И еще — «проверить работу кильватерных огней»…
Первый мой ледовый переход был завершен успешно.
Как-то незаметно я понял, что командир ОВРа капитан 1-го ранга Богданович зла на меня не имеет. Убедиться в этом возможностей у меня имелось достаточно. Конечно, это пришло не сразу, — вначале я ощущал его присутствие постоянно и почти физически: казалось, хмурый наш начальник каждую минуту глядит через мое плечо — в карты, таблицы, мне в глаза, сверяет мои действия с требованиями момента. Но однажды он поднялся на мостик с веселой улыбкой, подозвал Буздина и спросил: