— Как у вас с компасами?
— Все в порядке, товарищ капитан первого ранга!
— Ну, а ты что скажешь, Люблинский?
— Гирокомпас, его репитеры, главный магнитный проверены…
— И куда указывает стрелка?
— На норд, — ответили мы оба и еще более удивились вопросам командира ОВРа: иначе же и быть не могло!
— Ну, слава богу, что хоть у вас на норд. — Богданович засмеялся. — А то понимаете, что произошло с компасами на Т-218…
О том, что у соседей было ЧП, мы не слыхали. Но слова командира ОВРа не могли не волновать нас. С другой стороны, будь там что неладно, Абрам Михайлович вряд ли бы смеялся.
— Стрелки компасов на Т-218 показывают на вест. Вот в чем вопрос — почти по «Гамлету»: жить или не жить…
— Но, товарищ капитан первого ранга, как сказал Чехов устами одного из своих героев, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!»
— Молодец, Люблинский. А я-то думал, что у тебя в голове только штурманские дела и… немного ветра. А ты вот классиков цитируешь. На память. — Он снова засмеялся. — Так вот, приходит вчера наш флагштурман Вайсман на БТЩ Т-218 и видит в одном из корабельных коридоров стенгазету. И в ней крупными буквами заголовок написан: «Стрелка компаса показывает на запад!» Представляете, флагманскому штурману, к тому же выпускнику Военно-морской академии, вдруг такое. Ну, он и скажи за чаем командиру, что выход сегодня под вопросом. Бедный командир аж в лице сменился: не выполнить боевой приказ, не выйти в море?! «В чем, — спрашивает, — дело?» Ну, Вайсман ему про компас. Тот сразу своего штурмана вызывает, а Вайсман и скажи: «Не спеши, командир. Лучше пойдем со мною, я тебе кое-что покажу». Ну и показал…
Мы засмеялись, представляя себе ситуацию, сложившуюся на Т-218… А еще я подумал о том, что вечно суровый Богданович вовсе не лишен чувства юмора.
После этого случая на душе стало легко и на командира ОВРа я стал смотреть по-иному… Дело шло на лад, как тут было не радоваться. Тем более что конвои продвигались нормально, на Ораниенбаумском плацдарме накапливались силы, и все мы понимали: скоро!
Моряки не покидают кораблей!
Базовый тральщик, на котором мне предстояло вечером идти в Ораниенбаум, отстаивался в Ленинграде, и я направился по делам в штаб ОВРа. Еще накануне погода испортилась: усилился ветер, над заливом, над городом помчались тучи, посыпались снежные заряды. Я шагал по Петровскому проспекту, ветер трепал полы шинели, срывал с головы фуражку, бросал в лицо пригоршни холодной снежной крупы. Было такое ощущение, что ветер изо всех сил старается выдуть из меня последнее тепло. Но думалось все-таки об ином — о том, что, несмотря на такую круговерть, конвой вчера вечером ушел. Но вот о том, что от такого-то ветра может начаться подвижка льда и корабли окажутся затертыми на узком фарватере у немцев на глазах, в голову не приходило.
В штаб ОВРа я прибыл где-то в начале десятого и сразу понял — обстановка тут тревожная: во льдах остановились сперва тихоходные тральщики 17-го дивизиона со всеми, разумеется, баржами, которые они вели на буксирах, потом встали БТЩ, и даже флагман Т-218, единственный, кто был свободен от буксировки, тоже застрял… И тут же немцы открыли огонь по конвою. И хотя кронштадтские форты начали контрбатарейную стрельбу, враг не оставлял корабли в покое. Чуть позднее в штабе получили сообщение о том, что на льду поставлена дымовая завеса, которая должна затруднить действия немцев. Однако едва успели облегченно вздохнуть, как вдруг поступил доклад от одного из постов службы наблюдения и связи:
— Личный состав покидает корабли и сходит на лед!
Я как раз находился у дежурного по штабу — забежал узнать, где может быть командир 17-го дивизиона тральщиков, когда поступил этот доклад. Через минуту в помещение вошли Богданович и начальник штаба Большов — оба были взволнованы и бледны. Я услыхал, как Богданович говорил:
— Тут какая-то путаница, этого быть не может! — сделал еще шаг и, обратившись к дежурному, приказал: — Немедленно уточните обстановку!
Ну, а пока в штабе волновались, ибо четкого доклада о том, что же с кораблями, получить не удавалось: плотная дымзавеса укутала их. Сквозь эту завесу БТЩ, тихоходные тральщики и баржи просматривались мутными силуэтами, как, кстати, и встававшие тут и там гейзеры разрывов вражеских снарядов.