– Сегодня доллар поднялся ровно в два раза, – громко проговорил тучный господин, ни к кому, собственно, не обращаясь. – Это грабеж, форменный! Неслыханная вещь!
За один день на сто процентов!
– Удивительно, – проговорил Сергей. – Что бы это значило?
– А то, что плохо работаете, господин офицер. Все отступления да отступления.
– Но постой, мой друг! – вмешалась хозяйка, очевидно, желая смягчить его резкость. – Почему же ты так говоришь
Константину Николаевичу, точно это от него зависит.
– На это есть причины чисто стратегического характера, – ответил Сергей. – И я думаю никто не сомневается в том, что в конце концов Добровольческая (он чуть-чуть не сказал было Красная) армия сумеет разбить эти банды.
– Не сомневаются? – И тот иронически посмотрел на него. – Нет, сомневаются, раз доллар вверх скакнул. Отчего он скачет, вы знаете?
– Нет! – откровенно сознался Сергей.
– Ну, то-то! А скачет он оттого, что спрос на него большой. А спрос почему? Да потому, что уши навострили все, как бы чуть что, так и до свидания. С нашими-то цветными тряпками за границу не уедешь. А вы говорите, –
не сомневаются. Нет, уж у меня доллар на этот счет лучше всякого барометра.
– Константин Николаевич! – перебила их Лидочка, которой надоел этот разговор. – Вы на фронте были?
– А как же? Был, конечно.
– И красных видели? Пленных? – добавила она. – Расскажите, какие они?
– Какие? Вот, право, затрудняюсь сказать. Люди как люди. Все больше крестьяне и рабочие.
– А вы… вы их не расстреливали? Сами, конечно?
– Нет, не расстреливал, – ответил он несколько насмешливо.
– А-а! – разочарованно протянула она. – А я думала почему-то, что вы сами. Скажите, а вы видели, как это их?.
– Лидочка, перестань, что это ты за чаем о каких неприятных вещах говоришь, неэстетично даже, – молодая девушка и вдруг – такие разговоры.
Лидочка немножко обиделась: мало ли что не эстетично, а раз интересно.
В комнате было чисто и тепло. Сверху из-под абажура лился ровный, мягкий свет, и бисерные нити спускающейся бахромы играли огоньками разноцветно.
Тощий господин, просмотрев газету, отложил ее в сторону и сказал, обращаясь к Сергею:
– Читали?. Нет? Какую новость еще выкинули. Все просоциализировали – и дома, и имущества, и храмы, –
кажется, больше нечего было. Так нет, решили еще социализировать женщин! – проговорил он раздельно и едко усмехаясь. – Женщин от шестнадцати лет и выше. Вот смотрите, официальное сообщение.
Сергей посмотрел, – точно официальное сообщение в виде вырезки из «Правды» было налицо.
– Может быть, здесь преувеличивается несколько, –
осторожно заметил он. – Вряд ли они могли решиться на такую меру. Ведь это вызвало бы целый бунт.
– Э! Одним бунтом больше, одним меньше. Не все ли им равно? А что это правда, так я и не сомневаюсь.
Например, знаете, у них там для Совнаркома некая госпожа
Коллонтай есть. Шикарная, конечно, красавица, брильянты, меха и все такое прочее. – Он посмотрел искоса на скромно опустившую глаза Лидочку и добавил с некоторым раздражением. – Да неужели же не слыхали? Ведь об этом все говорят.
– Да, слыхал что-то, – уклончиво ответил Сергей. –
Только верно ли это?
– Враки все, – прислушавшись, проговорил другой. –
Разве всему, что у нас в газеты попадает, верить можно?
Всякой дрянью столбцы заполняют, а про то, что нужно –
ничего. У меня, вон, фабрика в Костроме, так хоть бы строчка была, как там и что. Все на один лад. Все, пишут, поломано, растащено, камня на камне не осталось. А
встретил я недавно человека. Ничего – говорит – все на месте стоит, одно отделение работает даже понемногу.
– Ах, оставьте, Федор Павлович! – возразил ему первый. – Нельзя же все о ваших фабриках. Нужно, так сказать, всесторонне осветить бытие этих банд. Это в конце концов необходимо для истории.
– Враки! – упрямо повторил тучный господин. – А если не враки, то и у нас не лучше. Декрета не издавали, а что кругом господа офицеры делают! Стыдно сказать. Публичный дом какой-то!
Лидочка вспыхнула и снова потупила глазки, размешивая ложечкой простывший чай, – должно быть, не слыхала.