В одну из встреч лидер Народного движения за освобождение Анголы Агостиньу Нето рассказал мне, сколь губительным было влияние колдунов на ангольских крестьян в первые месяцы вооруженной борьбы против португальцев. Нето вспоминал, как колдуны убеждали крестьян, будто бомбы с португальских самолетов, пули из португальских автоматов превратятся в воду. Крестьяне верили и не скрывались во время бомбежек, при приближении карательных отрядов. Только многочисленные жертвы и упорная работа партийных пропагандистов — помогли в борьбе с суеверием.
В городах эти взгляды, как мне кажется, представляют словно бы осколки стройных в прошлом, но разрушенных временем, его противоречиями религиозных систем. И ислам, и христианство постепенно вытесняют давние верования, которые целиком из сознания африканцев все-таки не уходят, сохраняясь в форме отдельных поверий. Их груз бывает очень тяжел.
Лишь глубокой ночью замолк громкоговоритель, и л смог вернуться в свою комнату; на этот раз сон оказался сильнее и жары и вони. Я задремал.
Солнце стояло уже высоко, когда меня разбудил шум под окном. Подошел «мамми-лорри» с обычным грузом торговок, шофер резко затормозил, и с крыши грузовика упали две корзины с птицей. Начавшаяся перебранка между водителем и одной из «мамми» разносилась на несколько кварталов вокруг.
Я не стал завтракать в своей гостинице, а, заехав по пути в магазин, купил сыру и банку сока. В Котону меня ничто больше не удерживало, и я заторопился к нигерийской границе.
Снова встреча с полицией, на этот раз много серьезнее. чем на предыдущих границах. Нигерийских постовых смущало, не собираюсь ли я продать свою автомашину в Нигерии. Мои заверения, что спекуляция транспортными средствами — не мое занятие, наталкивались на глубоко укоренившийся скептицизм.
— У вас нет доказательств, — монотонно повторял офицер. — Если не оставите залога, я вас не пропущу.
— А велик залог? — спросил я.
— Он должен быть равен стоимости машины.
Продолжать спор было бесполезно, но и возвращаться в Аккру с «самого порога» было обидно. Что делать? Вероятно, упорство вооруженного инструкциями пограничника победило бы в конце концов мою настойчивость, но тут мне повезло. Когда я убеждал офицера проявить снисходительность, к бараку пограничников подкатила роскошная американская машина и из нее вышел полный, с надменным лицом мужчина. Он подошел к нам и слышал часть нашего разговора.
— Вы кто по профессии? — обратился он ко мне.
— Журналист. Из Советского Союза.
Повернувшись к офицеру, мужчина важно вымолвил:
— Пропустите. Скажите, что я распорядился.
И, не слушая моих благодарностей, он вошел в барак и исчез в его недрах. Я заторопился к машине. Офицер махнул пограничникам рукой, я нажал на газ.
Город Западной Африки многообразен иначе, чем город Европы. Если смешение черт в облике европейского города часто возникало в результате наслоения стилей различных эпох — от романских базилик и готических храмов до небоскребов, то каждый большой город Западной Африки многолик и потому, что в нем скрещиваются различные национальные и культурные традиции самого континента, и потому, что в его архитектуре и планировке по сей день запечатлено длительное господство Европы над Африкой.
Таковы Дакар, Абиджан, Аккра и даже маленькие Ниамей и Ломе. Но ни один из них не может сравниться с Лагосом. Лагос — это море, в которое, подобно рекам, вливаются потоки уходящих из деревни крестьян — йоруба, фулани, хауса, ибибио и многих других населяющих Нигерию народностей.
Приближение к Лагосу чувствуешь задолго до того, как дорога превратится в улицу. Постепенно на узком шоссе возникает все больше машин. Все более частыми становятся рекламные щиты с призывами пить пиво «Гинесс» и пользоваться шинами «Данлоп». Лес редеет, и через несколько минут невозможно различить, где кончаются пригороды и начинается нигерийская столица. Лишь услышав гудки кораблей в лагуне, увидев подъемные краны порта, говоришь себе:
— Вот и Лагос!
В прошлом Лагос наряду с расположенным дальше на восток Калабаром был центром бойкой торговли рабами. В те давние годы статистики не существовало, и можно спорить, сколько тысяч человек было вывезено через Лагос в Америку. Известно только, что по сей день среди негров Кубы, Бразилии и ряда других южноамериканских стран распространены традиции, культура, религиозные верования йоруба, живущих в Западной Нигерии, и в частности вокруг Лагоса. Многие из потомков этих рабов во второй половине XIX века вернулись на родную землю и в свою очередь принесли с собой латиноамериканскую культуру. На старых улицах столицы сохранилось немало домов, словно перенесенных целиком из Бразилии.
Чем больше узнавал я федеральную столицу, тем более интересным становился в моих глазах этот город. Моим «гидом» стал студент Ибаданского университета Уильям, с которым я встретился у общих друзей. Жизнерадостный и неутомимый, он показал мне родной город во всем многообразии его контрастов.
Самый зеленый район Лагоса, конечно, Икойи. Уильям рассказывал, что еще в начале века эта часть города была выбрана европейцами, желавшими жить «в стороне» от африканцев. И сегодня за пышными кронами усыпанных желтыми, красными, голубыми цветами деревьев стоят в надменном удалении один от другого, среди зеленых лужаек роскошные особняки вчерашних владык страны. Эти люди еще могут скрываться в скорлупе своего богатства, но и они видят, что скорлупа эта треснула.
Мне хорошо запомнилась сцена, увиденная в Исале-Эко — старейшем районе столицы.
Как непохож этот район на Икойи! Вместо плавательных бассейнов — широкая мутная лагуна, вместо зелененьких площадок для гольфа — сырые и темные дворы, окруженные слепленными из глины и гофрированного железа домами. Насколько Икойи выглядит безлюдным и тихим, настолько бурлят жизнью, взрываются многоголосым шумом тесные улицы Исале-Эко.
Мы оказались здесь с Уильямом уже к вечеру, в тот короткий час, когда солнце словно замирает над горизонтом, прежде чем раствориться в густой белой дымке. В районе происходил митинг. Вытащенный из соседнего дома стол служил импровизированной трибуной для молодого оратора, обращавшегося к народу с темпераментной речью.
Уильям переводил:
— Он говорит, что большой победой был разрыв англо-нигерийского военного соглашения.
— Он повторяет, что нужно не ослаблять борьбы против пережитков колониальной зависимости.
Речь звучала взволнованно, текла стремительно, и Уильям не всегда успевал перевести с языка йоруба на английский острые фразы оратора. Я напряженно всматривался в окружавшие трибуну лица. Вся узкая улица была запружена народом. Плечом к плечу стояли рыбаки с лагуны и грузные уличные торговки, базработные с далекого севера и мелкие чиновники в белых рубашках с черными бабочками.
Они молчали. Словно из-за тридевяти земель доносились клаксоны автомашин, гудки пароходов, но на самой улице царила безмолвная тишина. Ясно и четко звучал голос молодого оратора. Молодые и старые, деничьи и мальчишеские глаза были устремлены на оратора и вспыхивали, когда он с яростью обрушивался на врагов своего народа.
Это было безмолвие высокого накала.
Однажды после обеда я отправился из своей гостиницы в кварталы, окружающие дворец обы — традиционного вождя города.
Узкие улочки старых кварталов Лагоса мало чем схожи с роскошными проспектами у здания федерального парламента, у богатых английских магазинов центра, у небоскребов, занятых банками и страховыми обществами. Там, в центре, жизнь замкнута в бетонных клетках, тогда как из темных, перенаселенных домишек старых кварталов она выплескивается на мостовые — на тротуары, где спят босяки, к колонкам, где женщины стоят ib очереди за водой, обсуждая домашние новости, во всегда шумные и грязноватые бары. Машины стараются не заезжать в этот лабиринт, и на улицах ничто не мешает ребятишкам играть в местный вариант «казаков-разбойников» или гонять «в футбол» ржавые консервные банки.
В местных лавочках всегда широко распахнуты двери. За прилавками обычно стоят ребята лет двенадцати-четырнадцати, тогда как сам хозяин беседует с клиентами поважнее, занимается переговорами с поставщиками и кредиторами либо же просто спит где-нибудь на дворе в кресле помягче. У этих мелких магазинчиков нет сколько-нибудь заметной специализации, и аспирин продается там же, где и масло, гвозди могут лежать рядом с пачками сахара. Покупателей никто не зазывает, но во многих лавочках включены радиоприемники, и к передачам последних известий стекается народ. Интерес к политике силен в Лагосе едва ли не у каждого горожанина.