Наверное, если бы я сказал Майклу, что его националистические убеждения навеяны неоколониализмом, он был бы глубоко и искренне оскорблен. И все-таки дело обстояло именно так. Подкармливаемая Западом местная буржуазия была лишь пешкой в его игре. Ее микрошовинизм поддерживался и разжигался умело осуществляемыми провокациями. А главное, само распространение капиталистических отношений в Нигерии автоматически порождало национальные конфликты, углубляло национальную рознь.
Наш разговор затянулся. Мы давно уже оставили ресторан и перебрались на террасу. В гостинице во всех окнах погас свет, и в густой темноте были едва различимы кроны деревьев. С мягким шумом над террасой пролетали крупные летучие мыши.
Но нам не хотелось расходиться. И Майкл, и я были взволнованы. Мне казалось, что за горячностью моего знакомого скрывалось сомнение в своей правоте, с которым, может быть, он и спорил, беседуя со мной. Я, как умел, пытался укрепить эти сомнения. Было далеко за полночь, когда мы наконец распрощались.
Сторож, дремавший на циновке у террасы, пожаловался:
— Спать не давали. Все говорили, говорили, говорили.
И, громко зевнув, он снова растянулся на циновке, натянув на голову красное покрывало.
Засыпая, я не знал, что следующую ночь проведу в глухой деревушке на берегу Нигера. Но получилось так, что, выехав утром из Энугу на Локоджу, я заблудился.
Правда, со мной была дорожная карта, и пока тянулся асфальт, я был более или менее уверен в своем маршруте. Но милях в пятидесяти севернее Энугу асфальт кончился, и дорога начала двоиться на перекрестках, возникавших через каждый десяток миль. Движения по шоссе не было никакого, лишь изредка вдоль обочин встречались идущие гуськом женщины с вязанками хвороста на голове да одинокие крестьяне, бредущие к югу на заработки.
Проехав добрую сотню километров, я решил остановиться в первой же деревушке покрупнее. Лес, которым одно время я ехал, давно кончился и вокруг тянулась саванна с редкими низкорослыми деревьями. По берегам пересекавших кое-где шоссе речушек росли плотной стеной высокие деревья, пальмы, густой кустарник, но в общем видно было далеко. Когда за сорговым полем мелькнули серые соломенные конусы деревни, я остановил машину и по узкой, бегущей через поле тропе пошел в ее направлении…
Мое появление буквально ошеломило ребятишек, игравших вокруг домов. С криками «белый человек!», «белый человек!» они бросились врассыпную. На их вопли из одной хижины высунулась чья-то голова и сразу же исчезла. Я с недоумением оглядывался по сторонам, решительно не представляя, что предпринять.
Наконец навстречу мне вышел старик. Его темное лицо было в густой паутине морщин, он с трудом шагал, опираясь на палку. Из-за его спины смущенно выглядывали два молодых парня в грязных, когда-то белых майках. На мой поклон старик что-то ответил, видимо, произнес приветствие и, замолчав, вопросительно смотрел на меня большими слезящимися глазами. Английского ни он, ни парни не понимали, и я стал повторять «Локоджа, Локоджа», показывая рукой то в одном, те в другом направлении- Старик обернулся и что-то сказал резким тоном одному из ребят. Тот подошел поближе, старик сказал еще несколько слов, и парень направился к дороге. Старик жестом показал, что мне надо идти туда же.
В машине мой спутник молча сел рядом со мной и кивком головы дал понять, что надо поворачивать назад. Тронулись. Проехав километров пять, парень показал рукой влево, где в густой траве была едва различима тропа. Но впереди виднелся холм, на вершине которого стоял дом европейского стиля. Мне сразу стал понятен замысел старика, — он поручил своему сыну довезти меня до ближайшего места, где бы я смог объясниться.
Дом на холме оказался «рест-хаузом», как и сегодня называют в бывших британских колониях правительственные гостиницы для командированных «на глубинку» чиновников. Это было очень бедное сооружение с двумя голыми комнатами и большой террасой, на которой стояла пара потрепанных кресел. Проведя меня на террасу, мой спутник дал знак подождать его и вышел.
С террасы открывалась изумительная панорама. Прямо — внизу извивалась красная лента дороги, а дальше тянулись золотистые сорговые поля и среди них купы деревьев и десятки небольших крестьянских поселений в шесть-семь красных хижин. На горизонте виднелась темная полоса леса. Земля вокруг была ярко освещена солнцем и казалась молодой, сильной, свежей.
За моей спиной послышались голоса. Сопровождавший меня парень разыскал сторожа «рест-хауза». Это был угодливый, лебезящий малый в грязных шортах и рваной рубахе. Но английский он знал вполне прилично. Узнав, что я еду в Локоджу, он сказал, что мне надо было свернуть к западу километров за пятьдесят раньше. На карте, которую я ему показал, он карандашом отметил дорогу. Все устраивалось великолепно, больше того, сторож смог приготовить чай и быстренько зажарил курицу.
Парень, привезший меня сюда, решительно отказался от моего предложения подвезти его домой. Впрочем, я не знаю, что переводил ему сторож, с презрением посматривавший на «деревенщину». Может быть, он говорил парию нечто прямо противоположное смыслу моих слов. Такое случается. К счастью, со мной была «матрешка», и, когда я начал извлекать из ее недр все новые и новые фигурки, парень пришел в восторг и смеялся, как мальчишка. Бережно взяв ее в руки, он быстро зашагал вниз, к дороге.
Немного отдохнув и рассчитавшись со сторожем, тронулся в путь и я. Потеряв около трех часов, я лишь поздним вечером добрался до Шинтоку.
Деревушка Шинтоку расположена на левом берегу реки Нигер. Ее окружают покрытые редким лесом холмы. Местами из земли торчат голые скалы, которым время и ветер придали самые фантастические формы. Здесь останавливаются на ночь опоздавшие к шестичасовому парому через реку. Ночью за Нигером видны огни Локоджи — центра одной из провинций Северной Нигерии.
Когда зашло солнце, на крыше дома, в котором я нашел приют, и на соседних деревьях устроилась стая обезьян, о чем-то оживленно толковавших до рассвета. Ранним утром, проснувшись, я увидел на подоконнике большую черную обезьяну. Она с любопытством смотрела на мое несколько ошеломленное лицо.
И вот подошел паром. Как всегда бывает у крупных переправ, у причала собралось немало переполненных «мамми-лорри» и десятка два пешеходов. Все заторопились, хлынули к парому, где матросы с трудом наводили порядок. К счастью, я еще вчера подогнал машину к самому причалу и потому был пропущен одним из первых. Иначе пришлось бы ждать еще полдня, так как переправа занимает два-три часа.
И справа и слева в дымке виднелись гряды бурых холмов, впереди — большой остров, скрывавший устье впадающей у Локоджи в Нигер реки Бенуэ. Вокруг скользили длинные пирóги, груженные корнями ямса, связками сушеной рыбы и громоздкими глиняными кувшинами. Мелкие чайки стремительно пикировали в реку и тяжело взлетали с рыбами в клювах.
В широком Нигере, стремительно несущем свои воды к океану, чувствовалась поистине неистовая сила.
В Африке все крупные реки были свидетельницами рождения своеобразных цивилизаций. Они были дорогами, объединявшими народы с различной культурой, традициями. Они помогали взаимному обогащению сталкивающихся между собой культур. Именно в речных долинах Африканского континента возникли точки наиболее быстрого роста производительных сил, торгового обмена, государственности. Реки Африки — это протест самой природы против замкнутости, самоизоляции народов. Наверное, они иссякли бы, пересохли, если бы их течение не размывало барьеры между племенами, между государствами, не разрушало взаимной вражды, подозрительности.
На берегах Нигера издревле возникли великие цивилизации. В верховьях реки в начале нашей эры существовала империя Гана. Долгое время об этом государстве были известны только предания, пока археологами не были найдены занесенные песками развалины его столицы. Позднее в этих же местах сложилась империя Мали. Ее территория охватывала всю излучину Нигера, и это государство было как бы посредником между арабскими странами Африки и народами к югу от Сахары. О Мали сохранилось немало сообщений в арабских хрониках, известны имена многих владык этой империи. Клан Кейта, к которому принадлежал основатель империи Сундьята и многие из правителей, существует в Западном Судане и по сей день.