Символом расцвета западносуданских цивилизаций стал город Томбукту. И сегодня для большинства европейцев этот город принадлежит скорее к миру сказки, чем существует в реальной действительности. А в средние века в Европе ходили легенды об его богатстве, о красоте его зданий, об учености жителей. Султан Марокко послал на завоевание Томбукту отряд испанских солдат, которые разгромили войска аскии — князя государства, созданного племенами сонгаи, и разграбили город. После этого разгрома Томбукту никогда не достигал прежнего расцвета.
Когда я приехал в этот город, бродил по его занесенным песком улицам, трудно было поверить в его прошлое величие. Но Томбукту сохранил одну свою черту— он оставался городом многих народов. Я видел алжирских торговцев с грузом фиников, туарегов со стальными копьями, с прямыми мечами у пояса, бамбара из Бамако и хауса из Кано. Как и в древности, в Томбукту не прекращался процесс взаимопроникновения и взаимообогащения различных культур.
Глядя на спокойное, сильное течение Нигера, хотелось думать, что недалеко возрождение живущих по его берегам народов. Верилось, что остались позади самые черные годы их истории, что теперь, когда они вновь взяли собственную судьбу в свои руки, им удастся выйти на широкую дорогу прогресса. Конечно, преград на их пути немало, им трудно преодолеть свою разобщенность и изолированность. Но если они прислушаются к советам, которые подсказывает великий Нигер — советам сотрудничества и взаимной помощи, их силы удесятерятся.
Паром с трудом преодолевал могучее течение. Команда состояла из шести человек, принадлежащих к народности иджо с дельты Нигера. Лишь один из матросов был северянином: уткнувшись в Коран, он подчеркнуто не обращал внимания на шумливых пассажиров.
Мы плыли около двух часов. Постепенно каждый из пассажиров нашел себе место, и суета затихла. Освободились и матросы, кроме капитана и моториста. Это были совсем молодые ребята, веселые и жизнерадостные. Один из них подошел ко мне.
— Правда, что вы русский?
— Правда.
— Первый раз вижу живого русского, — засмеялся он. — Можно с вами поговорить?
Его звали Окоро. У реки жили его отец, дед, прадед, и он говорил о Нигере так, как говорят о человеке, с которым давно и хорошо знакомы и которого любят. Окоро рассказал мне о характере Нигера, о его «привычках», о неожиданных вспышках гнева, когда его бушующие волны начинают опрокидывать пироги. Он рассказал о рыбе, которую местные жители — нупе — зовут «владыкой воды». Эта рыба бывает больше шести футов длиной, и нужно немало людей и сил, чтобы выловить ее.
Окоро подозвал своего друга, и вдвоем они долго расспрашивали меня о Москве, об Университете дружбы народов, о русских реках.
С Локоджей, где я остановился на ночь, связана одна любопытная история из первых лет английской колонизации Нигерии. В 1841 году здесь появились три английских парохода — «Уилберфорс», «Альберт» и «Судан» — с намерением основать в этих местах европейское поселение. Начальник экспедиции капитан Троттер после переговоров с местными вождями за 45 фунтов стерлингов, или семьсот тысяч ракушек каури, купил на правом берегу Нигера участок земли длиной около шестнадцати миль и шириной в четыре мили. В качестве первого платежа вождям были вручены мешки, содержащие сто шестьдесят тысяч каури.
Хозяином «образцовой фермы» стал некий Карр, для охраны которого был оставлен у Локоджи один из кораблей. Два парохода разделились, чтобы обследовать течение как Нигера, так и Бенуэ. Когда «Альберт» в начале октября вернулся к «образцовой ферме», обнаружилось, что и сам Карр и два европейца, его помощника, больны тропической лихорадкой. Капитан парохода решил взять европейцев на борт, оставив следить за делами фермы американского негра Ральфа Мура. Позднее, после своего выздоровления на острове Фернандо-По, Карр попытался вернуться в Локоджу, но пропал без вести.
Крах попытки создать европейское поселение у Локоджи — вновь подтвердил репутацию Нигерии как «могилы белого человека». Если в Кентцо после ее захвата хлынули тысячи европейских поселенцев, то в Нигерию ехали лишь сорвиголовы да мечтающие о быстрой карьере чиновники. А поскольку колонизаторам не приходилось отбирать у коренного населения земли для европейских поселенцев, они легко могли внедрить в Нигерии систему косвенного управления, т. е. управления, основанного на использовании традиционной власти местных вождей и консервации местных обычаев.
«Косвенное управление» оставило глубокий след в истории Нигерии. Искусственное сохранение в стране вождей, консервативных обычаев явилось сильным тормозом прогресса. Даже сегодня, в независимой Нигерии, возникают сложные политические проблемы, потому что в период завоевания не были разрушены архаичные государственные структуры этого района.
Так климат Нигерии вмешался в ее историю.
Через три дня я снова пересек нигеро-дагомейскую границу, на этот раз в обратном направлении. А еще через день вернулся в Аккру. Путешествие в Нигерию закончилось.
ГАНА МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Между ночью и днем на юге Ганы есть несколько мгновений серых сумерек. Уже затихает ночная жизнь с ее тысячами странных голосов — и еще не пробуждаются дневные звери и птицы. Уже различимы силуэты пальм на морском берегу, темные пятна кустарников, очертания приземистых рыбачьих домов, но пока что и эти дома, и эти усыпанные цветами кусты, и пальмы лишены красок, которыми они засверкают, как только поднимется солнце. В эти несколько мгновений мир вокруг кажется призрачным миром сказки.
Впервые я сам пережил эти секунды на берегу реки Вольты, в местечке Ада-Фоа. Приехал я сюда затемно и остановил машину у подножия громадного хлопкового дерева. Знакомых у меня здесь не было, и я решил переночевать в автомобиле.
У причала, куда я спустился, тихо поплескивала вода. Ночь была темной, безлунной и беззвездной. С шелестом проносились летучие мыши, которых тысячи в этих местах. Из далекого дома доносилась приглушенная расстоянием мелодия.
Но незаметно и ночь, и ее звуки отодвинулись куда-то. Сначала я думал о планах на завтрашний день, который, конечно, будет таким же, как прошедший, и в свою очередь пройдет в душном от влажного воздуха зное. Потом мне неожиданно припомнился московский солнечный зимний день с мириадами многоцветных искр на снегу. Проплыла перед глазами какая-то деревушка, где меня с друзьями жарким летним днем угощали ледяным молодом из запотевшей крынки.
Здесь все иное. Непривычна звучащая вдали музыка. Странны праздники — эти длинные процессии пляшущих мужчин и женщин, вожди в паланкинах под широкими пестрыми зонтами, глашатаи, гудящие в массивные, сделанные из слоновых бивней рога. По траве не пройдешь босым — колючки и острые стебли изрежут ноги. В памяти вставали слова знакомого англичанина:
— Сколько бы лет вы тут ни прожили, вы останетесь посторонним. Вам всегда будет казаться чужой окружающая жизнь, вы всегда будете казаться чужим окружающим людям.
Проснулся я от холода и боли. От реки на берег ползли клубы тумана. Комары тучами кружили над моей головой. С трудом удалось мне спастись, укрывшись в машине. Часы показывали, что скоро взойдет солнце, которое одно могло разогнать полчища моих мучителей.
Действительно, вдруг посветлело. Из ночной мглы выступили контуры рыбачьих пирог у берега. Вдали возникли пятна небольших, заросших кокосовыми пальмами островков. Темной, неровней полосой вытянулась у самой воды лента кустарников. Воцарилась полная, ничем не нарушаемая тишина.
И вдруг из-за реки поднялось солнце. Оно восходило к зениту быстро, почти вертикально. Красный диск стремительно светлел и словно сжимался. Мгновенно еще минуту назад серый мир засиял сотнями, тысячами радостных цветов.