— На побережье многие семьи носят европейские фамилии — голландские, английские, португальские, — рассказал он. — Обычны португальские фамилии у семей, происходящих от африканцев, в конце прошлого века вернувшихся из Бразилии. Ну, а английские и голландские фамилии нам оставлены купцами-европейцами. Они — подолгу жили здесь, женились, — и их дети сохраняли их имена. Вот и появились среди нас Вандеркупы, Рейндорфы, Баннерманы и другие.
Мы разговаривали за обедом. Марк пригласил меня к себе, чтобы я мог отведать настоящей кухни его народа — фанти. У фанти гастрономические традиции оберегаются прежде всего женщинами, которым принадлежит исключительное право — или обязанность? — приготовление завтраков, обедов и ужинов. Мужчины не подходят к очагу. И наш обед был сделан руками жены Дэви-Хейфорда и его помощницы по клинике Кэтрин. Он был выше всех похвал.
Поблагодарив хозяйку, мы встали из-за стола. Было часа три пополудни, и за окнами стояла душная жара. Но в комнате от бесшумного, прикрепленного к потолку фэна шел освежающий поток воздуха. Марк поставил на диск проигрывателя долгоиграющую пластинку с записями «хайлайфов», и мы молча слушали их шумные то веселые, то грустные мелодии.
Хайлайф — это прежде всего танец. Хотя он и возник совсем недавно, никто не знает, как он появился и почему завоевал столь громадную популярность. На юге Ганы нет человека, который бы не мог танцевать «хайлайфа». И на дружеской вечеринке, и на политическом митинге не обходится без этого танца. Много различных танцевальных эпидемий обрушивалось на Гану — минули в Лету твист, рок-н-ролл, фокстрот, а хайлайф любим, как и прежде. Может быть, потому, что это не только танец. Очень редко он не сопровождается песней. Марк переводил мне отдельные куплеты, звучащие с пластинки, и мы вместе смеялись над острыми сатирами или веселыми шутками создателей этих хайлайфов. Каждая из песен, наверно, не переживает события, которому она посвящена, но сам жанр стал народной традицией — очень емкой, очень послушной формой высказывания мыслей и чувств улицы.
Улица любого города Ганы чрезвычайно «музыкальна». Несколько парней находят деревянный ящик, жестяные банки разного размера и образуют импровизированный оркестр. Когда приходит из северных провинций бродячий певец с зажатым под мышкой небольшим барабаном и спутником-мальчишкой, аккомпанирующим ему на сделанной из обтянутой змеиной кожей продолговатой тыквы скрипке, вокруг сразу собираются слушатели. Вечером, гуляя по городу, постоянно слышишь из-за стен домов перестук барабанов и женское пение. Музыка здесь — это сама стихия.
А хайлайф превратился в язык улицы. Им она описывает все значительные события своей жизни, комментирует свою историю, рассказывает о своих бедах либо радостях, излагает свою мораль и житейские мудрости. Когда-нибудь в будущем историки, изучающие развитие народного самосознания в Гане, станут охотиться за записями этих песен, как за редчайшими манускриптами. Сегодня же их хранят только короткая уличная память да немногочисленные грампластинки.
Проигрыватель замолк.
Под новым углом зрения увидел я ганскую столицу, прочтя книгу «Черная власть» американского писателя Райта. О ней впервые мне рассказали в Лагосе.
Сотрудник министерства информации Нигерии, средних лет англичанин, сероглазый, с жесткой щеткой рыжих усов и пшенично-желтыми волосами, жаловался:
— Когда проживешь в этих местах много лет, то становится трудно писать. Куда проще моим коллегам из Лондона. Они проводят в Нигерии две-три недели, а потом публикуют книгу в двести страниц.
В словах моего собеседника слышалось и презрение к лондонским «щелкоперам», и нотка зависти: сам он не опубликовал ни одной книги, хотя вот уже больше двадцати лет знает Нигерию, которую изъездил вдоль и поперек.
— Почему? — спрашивал я.
— Поймите, — объяснял он, — я не могу и не хочу повторять общие места или описывать экзотику, до которой падки издатели. Обратите внимание, появился целый жанр литературы, посвященный африканским странам. За редким исключением, его создатели — люди с минимальным африканским стажем.
Была доля истины в том, что он говорил. Уже определилось немало проверенных опытом приемов описания африканских стран — несколько страниц о богатстве природы, несколько страниц о бедности людей, упоминание о диких обычаях прошлого и рассказ о прогрессе в области просвещения, пара глав об африканских контрастах и прогнозы на будущее.
— Есть и удачи, — продолжал англичанин. — Не знаю, попадалась ли вам книга Ричарда Райта о Гане? Если память не изменяет, она называется «Черная власть». Впрочем, я уверен, что вам она не понравится.
И он засмеялся.
Мы расстались. Вернувшись в Аккру, я припомнил рекомендацию своего знакомого и в лучшем книжном магазине Ганы — книжной лавке университета в Легоне разыскал книгу Райта. Она действительно называется «Черная власть». Это массивный том в черном коленкоровом переплете с золотым тиснением.
В то время я жил в гостинице «Рингуэй», на втором этаже. Внизу был бар и танцплощадка под открытым небом. Когда зажигались развешанные по ее углам разноцветные фонарики, небольшой оркестр начинал свою рабочую ночь. Допоздна слышались усиленные громкоговорителями мелодии хайлайфа. Обычно, пока площадка не опустеет, заснуть невозможно. Но, открыв книгу Райта, я скоро стал слышать только его голос.
Райт, американский негр, довольно широко известный своими романами, побывал на Золотом Береге в начале пятидесятых годов. В то время страна только недавно получила режим внутреннего самоуправления, и правительство во главе с доктором Кваме Нкрумой делало свои первые шаги. Райта волновали десятки вопросов, но прежде всего — как молодое африканское правительство справляется с новыми и необычными задачами, каково значение для Африки этого опыта. Со страниц книги звучал то недоумевающий, то скептический, то радующийся, то раздраженный голос.
Я не заметил, когда оркестр кончил играть и опустела танцплощадка. Мысли и наблюдения Райта вызвали во мне противоречивое чувство.
Хотя я приехал в Гану примерно через десять лет после американца, сначала мне казалось, что мы видели примерно одно и то же и говорили с теми же самыми людьми.
Райт рассказывает, как однажды к нему в дом пришел молодой парень, одержимый желанием стать детективом. Он хотел, чтобы писатель помог ему получить доллары и записаться на существующие в Америке заочные курсы сыщиков. Между ними произошел следующий разговор:
— Что надоумило вас стать детективом?
— В журнале… В одном американском журнале, сэр… том, что пишет о преступлениях. Он у меня в комнате, сэр. Хотите, я его принесу?
— Нет, нет, не нужно. Так почему же вы хотите стать сыщиком?
— Чтобы ловить преступников, сэр.
— Каких преступников?
Он посмотрел на Райта, словно тот неожиданно лишился рассудка.
— Англичан, сэр! — воскликнул он. — Мы, африканцы, не нарушаем закона. Сэр, это наша страна. Это англичане пришли сюда, поработили нас, забрали нашу землю, наше золото, наши алмазы. Если бы я был хорошим сыщиком, я бы узнал, кал они это сделали. Я бы бросил их в тюрьму!
Со времени этого разговора прошло немало лет, и, конечно, сейчас тот молодой парень знает, что не нужно становиться сыщиком, чтобы освободить свою родину. Может быть, это его младший брат спрашивал у меня, как получить стипендию в Советском Союзе, чтобы выучиться на инженера.
За прошедшее со времен Райта десятилетие вошло в жизнь новое поколение.
В магазине к вам подходит молоденький приказчик в белом халате, с любезной улыбкой на лице. Его время принадлежит вам, и он внимательно выслушает ваши просьбы и даже капризы. Вместе с вами он пройдет от полки к полке, принесет со склада несколько новых образцов нужного вам товара.
А вечером этот молодой паренек сидит за книгами или спорит с друзьями. Его интересы не ограничиваются Ганой, он знает, что происходит в Конго, какую речь произнес британский премьер, что за резолюции обсуждаются в ООН. Если он считает вас другом своей страны, то откровенно расскажет и о том, что, по его мнению, еще плохо, еще не налажено в Гане.