Началось празднество. Две группы молодых людей — «воинов» вышли в окружающую город саванну и рассеялись по отведенным участкам. Они участвовали в своеобразном соревновании на ловкость, — героем празднества становилась группа, которой удастся поймать голыми руками и первой принести вождю для торжественного жертвоприношения маленькую местную антилопу. В прошлом каждая группа соответствовала военному отряду «асафо», и это название сохранилось по сей день.
В праздник жители города распадаются на две партии страстно спорящих между собой болельщиков. Охота продолжается часами, и времени для жарких дискуссий предостаточно. Это соперничество двух «асафо» так же старо, как и само племя, и в пылу полемики болельщики часто вспоминают прошлые победы и поражения. Лишь несколько десятилетий назад антилопа заменила под жертвенным ножом человека. В день торжеств старики рассказывают, как раньше совершался сегодняшний обряд.
Наконец прибегающие мальчишки оповещают, кому улыбнулась удача. Раздаются радостные крики, насмешливые шутки над побежденными. Побежденные угрожают расправиться с победителями в будущем году. Перебранку останавливает только появление охотников со связанной антилопой, которая передается вождю. Он прольет ее кровь в честь предков и покровительствующих племени божеств.
Постороннему и охота за антилопой, и вся пестрая жизнерадостность праздника могут показаться лишь яркой особенностью местного быта, имеющей не большее значение, чем, скажем, гуляния на масленицу. Для многих виннебиев так и есть, — обряд в их глазах потерял свой прежний ритуальный смысл. Но, пожалуй, большинство народа продолжает иначе относиться к своему празднику.
Традиционные верования оказались чрезвычайно живучи. В южных районах Ганы они успешно сопротивлялись проникновению христианства, которое насаждали враждующие между собой церкви. Даже те из ганцев, кто был обращен в христианство, часто продолжали соблюдать обряды своих отцов. Редкие христиане, отказывавшиеся следовать обычаю, подвергались настоящему остракизму — их отстраняли от дел деревень, изгоняли. Сравнительно недавно старейшины одного из реликтовых местных «государств» потребовали смешения своего вождя. Объясняя это требование, они говорили, что их вождь — христианин и нарушает обычаи народа, не соблюдает положенных обрядов. В конце концов вождя убрали.
Может быть, этот эпизод лучше всего показывает, почему нельзя оставаться безразличным к устойчивости, к прочности традиционных верований. Согласно взглядам народов южных и центральных областей страны, верховный вождь — священная особа, обязанная не только управлять, но и блюсти религиозные обряды, чистоту традиционных верований. В определенном смысле государства Ганы имели теократический характер, поскольку вождь являлся и верховным жрецом. Захват этих государств англичанами ничего не изменил в этом отношении. А что следует из этой особенности местной жизни? Ответ однозначен. Пока не подорваны народные верования, будут сохранять свое влияние и вожди. Их нельзя уничтожить, убрать. На место снятого будет немедленно выдвинут новый, который в случае необходимости станет осуществлять свою власть из-за кулис, через подставных лиц. Колонизаторам не раз приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, и в конце концов они предпочли конфликтам с вождями политику их приручения.
Вожди — а их в Гане многие сотни — по сей день остаются в стране большой силой. Возможно, что, будь они несменяемы, ганцам давно надоели бы и самоуправство, и жадность, и косность традиционных владык. Но пережитки родо-племенной демократии в данном случае спасают весь строй: особенно опостылевшего всем вождя можно свергнуть, возвести на его трон другого. В Гане постоянно происходят смещения и свержения скомпрометированных владык, постоянно вспыхивают ссоры между «партиями» сторонников той или иной кандидатуры на престол. Повторяю, сам строй от этого до поры до времени выигрывает. Возможность осуществления перемен демократическим путем предохраняет его от вспышки всеобщего возмущения, которая бы покончила с традиционной властью раз и навсегда.
В Виннебе существует хорошая школа, с одним из преподавателей которой, Генри М., меня связывало давнее знакомство. Я остановился у него на ночь, утром мы вместе смотрели празднество. Когда происходил торжественный выход вождя к народу, он заметил, повернувшись ко мне:
— Как по-разному могут видеть люди одно и то же. Я не сомневаюсь, что ты просто любуешься необычным зрелищем. Я же спрашиваю, когда выхолостится религиозный смысл из этого праздника, когда он превратится всего лишь в народное гуляние. До тех пор нам будет трудно двигаться вперед.
Генри был прав.
При встречах вожди обычно казались мне скорее фантастичными, чуть смешными, а не реальными фигурами. Как-то раз, когда я был у наших летчиков в аккрском аэропорту, туда приехал вождь. Это был сморщенный старичок, увешанный просто невероятным количеством золотых украшений. Наверное, в одной толстой цепи, висевшей у вождя через плечо, было не меньше пуда благородного металла.
Старичок настороженно поглядывал вокруг, ошарашенный и доносящимся из соседних мастерских шумом, и видом странных для него летательных аппаратов. Сопровождавший вождя «лингвист» — придворный, через которого вождь может разговаривать с окружающими, подошел к нашим летчикам и сказал, что вождь никогда не летал и очень хотел бы испытать ощущение полета.
Наши ребята переглянулись между собой. Видимо, их позабавила перспектива покатать старика между облаков. Один из летчиков распорядился, чтобы к взлету подготовили вертолет, и предложил лингвисту проводить вождя к машине. Через несколько минут они уже были в воздухе.
Весь полет продолжался не больше пятнадцати минут. Когда вертолет приземлился, старик первым выскочил оттуда. Его лицо буквально посерело от пережитых испытаний. Он через лингвиста поблагодарил экипаж и, явно молясь сохранившим его жизнь богам, заторопился с аэродрома.
Летчики добродушно улыбались.
В торжественные моменты, окруженные ликующими подданными, в сиянии роскошных одежд и украшений, в громе труб и барабанов, вожди могут показаться живыми куклами. Да так оно, в сущности, и есть. Каждое их движение и каждый поступок предусмотрены и определены строжайшим церемониалом, который опасно нарушать. Но праздники коротки, а будни длинны. В будни вчерашняя кукла приобретает самостоятельность и оказывается дельцом, политиком, предпринимателем. Прячется в сундук шелковое кенте, надевается английский костюм.
Не раз Гане пришлось испытать силу вождей. Напомню только об одном из сравнительно недавних эпизодов.
19 сентября 1954 года в центре области Ашанти городе Кумаси состоялся первый митинг новой партии — Движения национального освобождения. Это название способно ввести в заблуждение, ни о каком национальном освобождении лидеры движения никогда не думали. Их ставка с самого начала делалась на национализм ашантийцев, и уже первый митинг был проведен с нарочитым соблюдением национального ритуала больших общенародных собраний. Его сопровождали стук военных барабанов, мушкетные залпы, пение военных гимнов. Председателем партии был избран старший лингвист верховного вождя ашантийцев — асантехене. Это также должно было показать связь движения с национальными традициями народа.
Председатель партии Бафур Осей Акото был известен своим богатством, нажитым на продаже какао-бобов. Но никто не обманывался в том, кто являлся подлинным хозяином движения. В очень осторожной форме старая лиса асантехене Премпе II обещал партии свою поддержку. Он и был подлинным вдохновителем движения. А как только его позиция стала известна, о своей симпатии к партии заговорили и остальные вожди области Ашанти. Район за районом переходил на сторону борцов за «святые обычаи» народа ашанти.
В октябре 1954 года Совет ашантийцев — высший в крае орган традиционной власти — обратился к английской королеве. Совет призывал королеву создать комиссию, которая бы изучила возможность установления в Гане федеральной структуры государства. Как стало ясно позднее, вожди хотели, чтобы каждая область страны получила внутреннюю автономию и имела бы свое законодательное собрание. Английское правительство ответило на просьбу Совета отказом.