Появились первые баобабы. С началом дождей на их толстых корявых ветвях распустились белые цветы. Они свисали на длинных стеблях, как большие снежные шары. Некоторые отцвели, и на их месте обнаружились пока что маленькие зеленые плоды.
Выйдя из машины, я долго смотрел на раскинувшиеся вокруг просторы. Рыхлая земля была горяча и насыщена влагой. Поля ярко зеленели. В этих местах они невелики: три-четыре вооруженных мотыгами человека не могут поднять большого поля.
На каждом поле виднелось по нескольку деревьев — опыт научил крестьян, что их ветви защищают посадки от солнца и смягчают палящий ветер пустыни — харматтан, а корни деревьев удерживают плодородный слой от размыва во время страшных летних ливней.
Земля дорогá здесь, дорогá вложенным трудом и пролитым на ней потом. Ее и много — потому что крестьяне не могут освоить всех свободных участков, и мало — потому что уже освоенная земля не способна прокормить всех. Крестьяне сеют просо, сорго, кукурузу, а в низинах, где застаивается дождевая вода, — рис. Когда приходит пора полевых работ, от восхода до заката солнце обжигает согнутые крестьянские спины. У крестьянской мотыги короткая ручка — чтобы ближе к земле были крестьянские глаза, чтобы не упустили они побега сорняка или комка ссохшейся, закаменевшей земли.
По мере того как развертывалась дорога, постепенно исчезали прямоугольные или квадратные в основании дома народа акан. Их сменили круглые хижины. Из-за высокой травы или побегов сорго выглядывали их островерхие соломенные конусы. Дорога шла по стране Дагомба.
Несколько островерхих хижин образуют здесь двор, заселенный одной, так называемой большой семьей. Дома соединены невысоким тростниковым или глинобитным забором, и пройти внутрь двора можно только через хижину, предназначенную для встреч и приема гостей. Справа от входа в этой хижине устроено небольшое возвышение для старейшины — главы семьи. В центре внутренней площадки, расположенной между жилищами, также небольшое возвышение; оно предназначено для костра, на котором готовят пищу для всех членов семьи и вокруг которого собираются на вечернюю трапезу. Эти часы у костра — время отдыха, воспоминаний о прошлом и планов на будущее — лучшее время дня.
Десятки, если не сотни, легенд о далеких годах живы в народе. Особенно много преданий сложено о вожде На-Гбева, потомки которого якобы образовали государства Моей, Мампруси и Дагомба. Это народный герой, мужественный, мудрый, справедливый. Одна из этих легенд — о смерти На-Гбева — была записана англичанином Д. Джон-Парсонсом.
У На-Гбева было много сыновей и одна дочь. Под старость На-Гбева ослеп. Он знал, что жить ему осталось недолго, и боялся, что вождем станет его старший сын Зирли, жестокий и злой человек.
Однажды На-Гбева позвал гонца:
— Ступай к матери моего сына Куфого, — сказал ин, — и вели сейчас же прийти ко мне.
— Иду. — ответил гонец, а сам подумал: «Вождь стар, он посылает за матерью Куфого, чтобы сказать ей, что вождем будет ее сын. Я ненавижу мать Куфого, она не раз обижала меня. Я позову мать Зирли. Конечно, Зирли даст мне денег, когда услышит меня».
Зирли, узнав о планах своего отца, придумал хитрый план. Он прикрыл шкурами глубокую яму, положил на них подушку-и приказал своим женам сварить пиво — пито. Когда все было готово, Зирли и его друзья сели вокруг ямы, стараясь не задеть шкур. Затем Зирли послал за Куфого.
Ничего не подозревавший Куфого охотно пришел. Когда он появился, Зирли сказал:
— Привет, мой брат, привет! Ждем тебя. Посмотри, мы оставили тебе место на этой подушке.
Куфого ступил на шкуры, они раздвинулись, и он упал в яму. Зирли закричал:
— Сюда, мои жены! Несите ваши горшки с пито и выплескивайте в яму.
Куфого умер, захлебнувшись горячим пито.
Старики племени, услышав об этом, решили оповестить о смерти Куфого На-Гбева. Для этого старик Гуши-Наа пригласил музыкантов. Он собрал в оркестр высоко звучащую дудочку виа, большую низкозвучную трубу бани и гулкий барабан. Гуши-Наа попросил виа петь «Зирли ку Куфого» («Зирли убил Куфого»), бани — с болью стенать, а барабан — гудеть «мбайе, мбайе» («отец, отец»).
На-Гбева сидел у своего дома, когда оркестр начал играть. Он услышал плач виа и стенания бани. В горе На-Гбева натянул на голову свои одежды, но крик: «Зирли ку Куфого! Зирли ку Куфого!» — продолжал доноситься до него. Сидящие вокруг вождя люди плакали, а оркестр продолжал играть. Наконец земля не смогла больше нести тяжесть горя На-Гбева. В ней открылась большая щель, и На-Гбева соскользнул туда. Земля же вновь сомкнулась…
От прежней славы государства Дагомба остались предания… и потомки давних вождей.
Массивные глинобитные хижины
в деревне Зуарунгу-наба
напоминают военные укрепления
Английские колонизаторы тщательно сохраняли некоторые выгодные для них пережитки общественного строя Дагомба, особо оберегая от потрясений племенную верхушку края. Подчинив вождей своему влиянию, англичане проводили их руками свою политику, а неугодных свергали. Новая власть Ганы навела порядок в этом живом «музее» пережитков далекого прошлого. Права вождей были решительно ограничены.
В Тамале, административном центре Северной области, меня принял главный вождь города и округи Алассан Дагомба. Он сидел на помосте между двух кожаных подушек. На ступенях помоста расположились приближенные, а у стен — старейшины. Перед началом приема вождь оделил некоторых из них орехами кола, что было знаком его особого расположения.
Это был старик с желтым морщинистым лицом и маленькими хитрыми глазками. Минутами он распрямлял спину, поднимал голову и бросал на окружающих высокомерные взгляды, изображая горделивого владыку. Но потом его спина снова сгибалась, и он опять становился просто усталым и старым человеком. Переходы от одного состояния к другому были быстрыми, и потому вождь казался человеком суетливым и неуверенным.
На голове вождя была черная шапка, обшитая кожаными серебряными прямоугольниками — ладанками. Они должны были защищать вождя от злобы стихий и от людских происков. Из таких скромных шапчонок и возникли со временем пышные королевские и императорские короны. Одни из корон пали, другие еще держатся, хоть и неустойчиво, на головах своих владельцев. Среди ладанок на шапке сидящего передо мной старого вождя не было такой, которая могла бы защитить от самой большой для него опасности — от прогресса, от воли людей, преобразующей общество.
Сейчас на крайнем севере Ганы, как и по всему африканскому западу, едва ли не каждый куда-то едет или собирается ехать. На дорогах Ганы можно встретить путников из соседней Верхней Вольты, из Нигерии, Берега Слоновой Кости и Того, из Мали, Гвинеи, даже из далеких стран Экваториальной Африки. Когда вспоминаешь о дорогах Северной Ганы, то прежде всего перед глазами встает фигура мерно шагающего человека с дорожной палкой, закинутой на плечи. Тысячи людей бредут сегодня по африканским дорогам, проходят сотни и тысячи километров в поисках работы, в поисках новой, лучшей жизни.
В окрестностях Болгатанги, небольшого городка на границе с Республикой Верхняя Вольта, живет небольшое племя фра-фра, родственное моей и дагомба.
От внешнего мира деревня племени фра-фра Зуарун-гунаба отгорожена массивной глинобитной стеной, некогда превращавшей деревушку в укрепленный форт. Старейшина деревни Адукура охотно показал мне свои владения. Отдельные жилища деревни слились в нечто монолитное, единое, как пчелиные — соты. В лабиринте узких проходов и небольших площадок без помощи Адукуры я бы заблудился. Чтобы войти в крестьянскую хижину через маленькую аркообразную дверь, нужно низко наклониться.