Самолет вылетел из Агадеса к вечеру. В последний раз промелькнули внизу плоские крыши агадесских домов, и вот остались позади узкие улочки с бегающими среди пыли пугливыми козами и флегматичными, равнодушными ко всему, кроме колючки, ослами. За песчаным туманом исчезла пока единственная в округе палаточная школа для детей кочевников. И, задумываясь в эту минуту над всем увиденным здесь, нельзя было не сделать вывода — колониалистский «ответ» на проблемы края фальшив в самой своей сущности.
ГОЛОСА НАД РЕКОЙ
Самолет приземлился на аэродроме Ниамея поздней ночью, и как только стюардесса открыла дверь, в машину хлынул поток ледяного воздуха. После агадесского зноя он казался совершенно непереносимым. Стуча зубами, пассажиры бежали к зданию аэропорта, надеясь хоть там укрыться от пронизывающего до костей ветра. Тщетно. Только добравшись до гостиницы и выпив крепкого чая, я немного согрелся.
Зимой холода не редкость в этих местах. Ничто не защищает Ниамей от ветров, дующих из Сахары, и когда в пустыне температура приближается к нулю, это сразу же чувствуют на себе и жители нигерской столицы. Еще хорошо, что толстые глинобитные стены их домов за день аккумулируют столько солнечного тепла, что ночные холода им не страшны.
А утром воздух снова горяч и ночное испытание отодвинулось в прошлое. Да и было ли оно, спрашивал я себя через час, задыхаясь от жажды на одной из городских улиц?
Столица Нигера невелика. Если бы не ветвистые пальмы дум да зеленые куртки солдат с французской военной базы, его пыльные улицы, низкие, с плоскими крышами глинобитные дома, высокие глинобитные заборы создавали бы впечатление небольшого среднеазиатского городка начала века. Ниамей славится изобилием ремесленников и их мастерством. 340 горшечниц, 688 ткачей, 245 кузнецов, 108 сапожников, 33 ювелира высоко держат репутацию столицы.
Несколько в стороне от африканских кварталов и торгового центра, в удалении от шумных улиц находятся министерства, едва видные за пышными кронами окружающих деревьев. В этих зданиях — и самоотверженная борьба врачей за здоровье народа, и суеверный страх жены кочевника перед школой, куда отец хочет послать своего сына, волнующие всю страну экономические проблемы и острые конфликты из-за земли в деревне становятся спокойными, сухими документами — отчетами чиновников или правительственными решениями.
В Ниамей тянутся дороги со всех концов страны — из Нгигми, небольшой деревни на берегу озера Чад, и из Блима, затерявшегося в просторах Сахары, из Маради и Айору, из Досо и Сай. В этом городе туареги с закрытыми блестящей синей тканью лицами сталкиваются с хауса в белоснежных тюрбанах. На рынке женщины сонгаи прицениваются к серебряным талерам австрийской императрицы Марии-Терезии, остающимися в местной моде с XVIII века. Желтолицые бороро пригоняют сюда на продажу свой скот — быков с громадными лирообразными рогами.
Подобно другим столицам мира, Ниамей представляет собой как бы страну в миниатюре. Этот город — своеобразный «фокус» этнических, культурных, социальных и экономических особенностей республики. Не удивительно, что именно здесь легко встретить людей, думающих в «масштабе» всей страны.
Генеральный комиссар по вопросам плана г-н Бейль принял меня в своем служебном кабинете, «украшенном» синьками карт и диаграмм. Разговор с этим умным, много знающим человеком сразу же ввел меня «в курс» стоящих перед страной проблем.
— Раньше изучение Африки шло в плане выяснения, что она может дать Европе. Внедрялись культуры, нужные Европе. Теперь, — говорил г-н Бейль, — мы начинаем изучать, чем Африка может служить самой Африке.
Первый разработанный в стране план, трехлетний план экономического и социального развития, и подчинен главным образом этой цели — выяснить, каковы собственные ресурсы страны, ее возможности. Этот план, предусматривающий прежде всего исследования и проектирование, должен послужить подготовкой к намечаемой правительством дальнейшей программе завоевания экономической независимости.
В беседе с г-ном Бейлем почти не шло разговора о стоящих перед страной финансовых проблемах, которые в особенности меня интересовали. Ведь в какой-то мере и модернизация сельского хозяйства, и развитие скотоводства, и начало промышленного развития зависели от того, удастся ли правительству найти средства для финансирования своих проектов. Как ознакомление с самим планом, так и новые встречи помогли мне составить общее представление о финансовом положении республики.
Собственные ресурсы страны были очень ограниченны. В составлявшем около девяти миллиардов африканских франков государственном бюджете поступления от налогов, таможенных сборов и из других внутренних источников немного превышали три с половиной миллиарда франков, тогда как около пяти с половиной миллиардов получались из-за рубежа в форме кредитов, даров и т. п. Вместе с тем при ближайшем рассмотрении эта заграничная «помощь» оказывается весьма похожей на фикцию. Сотрудник еженедельника «Насьон франсэз» Жильбер Конт познакомил меня со своей статьей «Разграбление Африки». Хотя и появившаяся на страницах монархической газеты, эта статья своей честностью резке выделялась среди других посвященных Нигеру буржуазной печатью.
Жильбер Конт рассказывает, что захватившие в свои руки монополию компании, вроде «Управления общественных работ и транспорта», «Общества Бенина», торговых домов Видаля и Лупиака, поглощают примерно 25 процентов годового национального бюджета в виде сверхвысоких прибылей. Получая правительственные заказы, подчеркивает Жильбер Конт, они систематически рассчитывают свои проекты таким образом, чтобы обеспечить себе минимально сорокапроцентную прибыль.
В сущности, почти вся финансовая помощь Франции поступала в кассы кучки хозяйничающих в Нигере монополий. Как мне сообщили, в 1959 году из страны было вывезено во Францию 4,2 миллиарда африканских франков, тогда как в страну поступило 5,4 миллиарда. Снова прав Конт; когда пишет: «Это хищничество — надо называть вещи — своими именами — осуществляется как в ущерб африканскому крестьянину, так и налогоплательщику метрополий, налоги которого составляют свыше половины доходов молодого государства».
Как-то раз я встретился с двумя сотрудниками министерства информации. Разговор зашел о будущем — есть ли у Нигера хотя «бы небольшой шанс перешагнуть порог отсталости, обеспечить народу быстрые темпы социального, культурного и экономического прогресса. Мои знакомые, молодые и в повседневности жизнерадостные ребята, были настроены пессимистически. Они откровенно не верили, что перелом возможен.
— Мы пленники изоляции, нас давит сама громоздкость нашей территории, — говорил один из них. — Мы так далеки от моря, что западным фирмам невыгодно вкладывать капиталы в нашу экономику. А сами мы бедны, всех наших доходов недостанет, чтобы заасфальтировать хотя бы дорогу от Ниамея до Зиндера.
Его приятель согласно кивал головой.
— Я хочу подчеркнуть еще одно — обстоятельство, — заметил он. — Допустим, что дружеские страны нам предоставят средства на самых выгодных условиях. Так мы не сможем их использовать. У нас нет сил даже для этого. Нужны кадры, нужны знания, опыт, которых мы не имеем.
Скажу откровенно, меня потрясли эти настроения. Я не ожидал подобного отчаяния у людей, которые, в сущности, даже не испытали своих сил. Конечно, положение Нигера, как и других африканских стран, находящихся во внутренних районах Африки, трудное. Но я пытался возражать своим знакомым. На мой взгляд, нынешние проблемы во многом вытекали из того обстоятельства, что вся экономика континента привязана к Европе. До тех пор пока межафриканские экономические связи будут иметь лишь второстепенное значение, положение приморских стран, расположенных в начале торговых путей из Африки в Европу, будет оставаться относительно привилегированным.
Вечна ли сложившаяся со времен завоевания континента картина? — спрашивал я своих собеседников. Конечно, нет. Уже разрабатывается проект железных и шоссейных дорог между Северной Африкой и зоной саванны Африканского Запада. По мере развития подобных связей центральное положение Нигера станет его громадным преимуществом. Может быть, не одному, а вместе с соседними странами, ему удастся тогда сделать реальный рывок вперед.