— Я верю. — ответила царица Савская.
***
Конный отряд летел по зелёной долине, по древней земле, где скрылось некогда от своих сородичей-рабов мятежное Даново колено. Ушли они на юг и затерялись в горах, создали собственное царство. Обследовали окрестные вершины, собрали и записали сведения, которые принесли с собой ещё из египетского плена. А потом ушли, разнеся по свету вести о некогда могучих обитателях Земли, о звёздных тайнах, о глубокой мудрости, о поиске, о вечном беспокойстве ищущего. Носилась тайна среди людей, трепетала крыльями, пела на высоких шпилях дворцов, говорила на людных базарах, сидела на горячих камнях в пустыне, встречая караваны. Ждала, предлагала себя, искала родственную душу.
Приходили гости, искали простого человеческого счастья: поесть обильно — мяса побольше, вина попьянее. Одалисок нежных и послушных — гарем с пристроем. Кто ж бежит от такого счастья — вот и оставались костями сухими в песке. Бесчисленное множество счастливых.
Но вот пришёл избранник Судеб — тот, кого ждала тайна. Тот, кто может взять, тот, кто хозяин, тот, кто искал.
— Я долго размышлял — думал, сравнивал, хотел понять. — говорил он ей, несясь узда в узду, стремя в стремя по зелёному ковру долины, навстречу красным горам. — Я понял: есть в мире две породы человека. Одна — тяжёлая, тупая, косная, озабоченная единственно насущным днём, упёртая глазами в землю, из которой вышла. Это масса животных, которых почему-то наделили мозгом, в котором есть две мысли: есть и совокупляться. Просить еды, молиться за еду, работать на еду, переводить еду, боготворить еду. Они окружают свой инстинкт размножения всякого рода почтительными знаками: они молятся на свой инстинкт, они обожествляют свою низменную природу, они возносят ей монументы, словно само присутствие этого жвачного стада на лице Земли есть некий высший знак. Они силятся изображать из себя избранников Творца, воюют за право называться сыновьями Неба, убивают за внимание богов, ревнуют, бесятся, грызутся.
И есть другая, редкая порода человека — нечто действительно посеянное звёздами. Некое семя, оброненное в мир пришельцами извне. Кто-то, подобный мощью придуманным богам, заронил во тьму Вселенной чудесную живую пыль, и та влетела и оживотворила мёртвый лик материи. Те редкие частицы звёздной пыли, влетая в атмосферу, зажигают след. Они волнуют, они пугают, они притягивают, зовут и обманывают ожидания. Когда к месту падения звезды прибегает жвачное животное, оно хватает небесное зерно, надеясь разжиться чем-то жвачно-ощутимым. И разочаровывается — это не еда. Но зерно посеяно, и оно даст всход — среди бесчисленно-тупого множества животных. И тогда родится подлинный сын Неба. Один в безлюдной пустыне среди ходячей плоти, одушевлённой лишь инстинктами. Его оболочка — смертное естество человека, в ней скрыто звёздное зерно. Вот откуда берётся в этих редких природных самородках неограниченность полёта мысли, мечтательность, уносящая за атмосферу, за пределы мыслимых пространств. Что ему, живущему свой краткий век среди низменности плоти, великие светила, несущие свой свет из глубоких далей, из тьмы безвременья, из невообразимости невообразимого? А он поднимает глаза к небу и говорит со звёздами, как с братьями. Он — светоч миру, он смысл всего живого, подобные ему вершат историю, бросая вызов вечности.
Я знаю, Маргит, я — звёздное зерно. Я ощущаю в себе тот долгий зов, что шёл из глубины веков. Я оброненный осколок, я утраченная часть разума Вселенной. Я утерянный сын, я тот, чьего возвращения ждут и боятся. Я чёрная звезда на небе. Я Бог и я же Демон. Каким мне быть — тебе решать.
Отряд летел по зелёному ковру долины, минуя мирные стада антилоп и зебр, пасущихся на склонах, минуя спешащие ручьи и хищников, пьющих у воды. Он огибал пышные рощи и заброшенные сады. Он мчался к горам, к древней тайне мира. Или к химере разума, к праху суетности. К иллюзии могущества.
***
Тёмные зёвы пещер, казавшиеся сверху, с борта воздушного корабля большими, оказались просто огромными — они разверзались у основания горы на сорок метров вверх. Застывшие потёки некогда расплавленной породы свисали с каменных губ, как острейшие зубы гигантского чудовища. Такова была вся пасть — от края и до края — шириной в две сотни метров. Гора показывала зубы.
У входа в темноту стояли люди, поодаль находились кони.
— Почему так произошло? — размышлял вслух Соломон, оглядывая гигантские колонны некогда оплавленной горной породы. Он трогал рукой застывшие потёки высотой в многоэтажный дом. — Смотри, расплав случился только здесь — все остальные горы имеют обычный вид, какой имеют скальные массивы за многие века выветривания. Как будто некий гигантский раскалённый язык вонзился в гору, а потом вырвался. Порода расплавилась, стала оседать, но не успела сомкнуться — отсюда эти параболлические формы.
Он ходил вокруг застывших лавовых потёков, потирая их поверхность.
— Видишь, Маргит, они шероховатые, хотя поверхность их должна быть стекловидной. Это говорит о чём?
— О чём? — заинтересовалась она.
— О том, что было это очень давно. О-очень давно. Я думаю, это следы Древних. Так что, возможно, не люди устроили здесь тайник, а именно они.
— Слишком смелый вывод. — заметила Маргит. — Я бы сказала: недостаточно данных.
— Вот именно. — согласился Соломон и прошёл внутрь, а за ним Маргит и все остальные.
Солдатам было очень интересно, но страшно — они боязливо оглядывались и жались в кучку. В руках у них были молоты и кирки — с помощью этих первобытных инструментов Соломон намеревался исследовать пещеры. Были ещё мотки верёвок, факелы — экспедиция была снабжена серьёзно.
Потолки сразу за линией колонн подтверждали первичное предположение царя: порода действительно когда-то испытала действие очень высоких температур. Сверху свисали волнистые гребни, застывшие капли, внизу имелись огромные плоские круги с выступом посередине — сюда капала порода. Дальше открывалась в свете факелов длинная щель высотой метров в двадцать. Всё носило следы плавки.
Люди осторожно обходили сталагмиты, вырастающие с пола навстречу свисающим с потолка огромным сталактитам. Только это были совсем иные образования — это были следы породы, стекавшей сверху. Вся огромная внутренность пещеры словно поросла длинными каменными корнями, среди которых мелькали слабые огни факелов
Соломон и царица Савская шли впереди. Она была одета не в обычное платье, а в мужской наряд — в облегающие штаны, в мягкую замшевую рубашку до колен, прихваченную в талии поясом. Ноги были обуты в глухие персидские сапожки с толстой подошвой — в сундуках, что привезли из Аксума, многое нашлось.
— Смотри, Маргит, — царь поднял факел, освещая потолок. — Тут как будто что-то выдирали — что-то очень огромное. Какая же сила для этого нужна?!
На потолке имелись местами крупные следы параллельных царапин, направленных точно в сторону входа. Действительно, как будто что-то громадное, во весь проход пещеры, тащили прочь. Эти полосы встречались и на стенах, особенно внизу, только на полу их не было — очевидно, их залило расплавом.
— Мне кажется, пол здесь был когда-то ровным. — размышлял Соломон, оглядываясь по сторонам.
Похоже, он опять был прав: если судить по идеально круглым натёкам, пол был действительно плоским, ровным и абсолютно горизонтальным.
Пройдя метров пятьдесят по странной пещере, они увидели первое отверстие в полу — круглое гнездо возле стены, диаметром около полутора метров. Сверху над этим следом торчал из потолка цилиндрический обломок, нижняя часть которого была словно срезана ножом — он выступал из потолка на два пальца. Если бы не идеальные формы, его бы просто не заметили. Но был он сделан совсем из другого материала, нежели окружающие скалы — из чёрного, блестящего по боковой поверхности.