Пит сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он винил Церковь в том, что та отвернулась от его дорогой матери в час нужды, но Видаль был в этом не виноват. Это была давняя битва.
Он вскинул руки, признавая поражение:
– Я разыскал тебя не затем, чтобы с тобой ругаться, Видаль.
– Хотя я посвятил свою жизнь служению Богу, Пит, неужели ты думаешь, что я не понимаю, что творится в мире? Один лишь Господь может судить людские грехи. Он воздаст за все. Он вершит справедливый суд.
– Я и не предполагал противоположного, – негромко произнес Пит. – Я прекрасно знаю, что ты человек чести. Я понимаю, что для тебя это не вопрос абстрактной доктрины.
– Даже сейчас ты пытаешься польстить мне, продолжая при этом критиковать институт, которому я посвятил свою жизнь.
Внезапный стук в дверь прервал их разговор.
– Войдите, – сказал Видаль.
В комнату вошел слуга с подносом, на котором стояла фляга с вином и два кубка, тарелка с сыром, хлебом, фигами и сладким сахарным печеньем. Питу это показалось несколько странным, как будто было сделано напоказ. Он почувствовал на себе взгляд слуги. Тот был смуглый и крепко сбитый, с рваным шрамом, тянущимся вдоль всей правой щеки. Питу он был смутно знаком, но откуда – Пит вспомнить никак не мог.
– Поставь поднос сюда, Бональ. – Видаль указал на буфет. – Мы перекусим чуть позже.
– Хорошо, монсеньор, – кивнул слуга и передал своему хозяину какую-то записку.
Видаль прочитал ее, потом смял и бросил в огонь.
– Ответа не будет, – сказал он.
– «Монсеньор»? Так ты теперь монсеньор? – небрежным тоном произнес Пит, как только слуга удалился. – Мои поздравления.
– Это всего лишь вежливое обращение, и ничего более.
– Это твой человек из Тулузы?
– У капитула масса служителей, которых они используют в помещениях собора и за его пределами. Я почти никого из них не знаю по имени. – Он сделал жест в сторону подноса. – Приступим?
Пит взял немного сыра с хлебом, чтобы дать себе время собраться с мыслями. Он понимал, что тянуть больше некуда, но даже сейчас ему отчаянно не хотелось приступать к вопросу, который привел его сюда.
Пита вдруг охватила свинцовая усталость. Он прикрыл глаза. До него донесся звук откупориваемой пробки и разливаемого по кубкам вина, потом под ногами Видаля заскрипели половицы.
– Вот, держи, – произнес он.
– Я уже и так выпил лишнего.
– Это другое, – сказал Видаль, придвигая к нему кубок. – Местное вино, гиньоле. Оно тебя успокоит.
Густая рубиновая жидкость оказалась кисло-сладкой на вкус. Пит утер губы тыльной стороной ладони. Тишину комнаты нарушали время от времени доносившиеся с улицы звуки.
– Ну вот, мы с тобой опять сидим, как сидели когда-то прежде, – в конце концов произнес Видаль.
– Спорили, вели разговоры глубоко за полночь, – кивнул Пит. – Эх, хорошие были времена.
– Хорошие. – Видаль поставил свой кубок на стол. – Но мы больше не студенты. Мы больше не можем позволить себе роскошь беспечных разговоров.
Пит почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
– Пожалуй, да.
– Сегодня утром ты сказал, что хочешь поведать мне о том, что произошло в Тулузе в ту ночь, когда была похищена плащаница. В то счастливое время, когда мы с тобой были закадычными друзьями – ближе не бывает.
– Да уж.
– Будет не слишком хорошо, если нас застанут за этим разговором. Что мой епископ, что, полагаю, твои товарищи по оружию – едва ли поверят в то, что это невинная встреча.
– Dat is waar. Это правда.
– Если ты что-то хочешь мне сказать – говори сейчас. Уже поздно.
– Хорошо. – Пит собрался с духом. – Ты простишь мне мое нежелание. Сегодня утром в соборе ты спросил меня, причастен ли я к краже Антиохийской плащаницы. Я даю тебе слово, что я этого не делал.
– Но ты знал, что кража готовится?
– Я узнал обо всем уже после.
– Ясно. – Видаль откинулся на спинку своего кресла. – Ты знаешь, что меня обвинили в соучастии? Что преступление твоих товарищей-гугенотов поставило меня под подозрение?
– Я понятия об этом не имел, – сказал Пит. – Мне очень жаль, что так вышло.
– В отношении меня было начато расследование. Меня допрашивали о моей вере, о моей верности Церкви. Я был вынужден защищать себя и мою дружбу с тобой.
– Мне очень жаль, Видаль. Правда.
Видаль впился в него взглядом:
– Кто это сделал?
Пит развел руками:
– Я не могу тебе этого сказать.
– Тогда зачем ты здесь? – обрушился на него Видаль. – Чем этот вор заслужил такую твою верность и преданность, что ты продолжаешь скрывать его имя? Неужели это нечто более важное, чем долг нашей дружбы?
– Нет! – вырвалось у Пита. – Но я дал слово.