А знал он эти берега досконально. И не только как моряк, которому еще в юности приходилось ходить вдоль них на разных судах. Познакомился он с ними и со стороны суши, правда, далеко не по собственному желанию.
В годы гражданской войны плавал он на небольшом пароходе «Добыча», приписанном к Севастопольскому торговому порту. И стала эта «Добыча», как впоследствии шутил молодой моряк, острый на слово одессит Осташевский, добычей недобитых врангелевских вояк, удиравших в Европу. Силой оружия заставили белогвардейцы команду судна следовать в Стамбул. В пути моряки всячески саботировали приказы разъяренных офицеров. Когда пароход все же дотащился до Стамбула, всю команду ссадили на турецкий берег и бросили на произвол судьбы. Немало пришлось русским морякам хлебнуть горя в чужом краю, прежде чем добрались они до родины. Почти три месяца довелось мытарствовать и Борису Пименовичу, пока, наконец, не удалось устроиться на турецкое судно «Ришт-паша» и вернуться с ним в родную Одессу...
Рано утром, 24 декабря, танкер «Сахалин» бросил якорь в Эрекли.
— Мы снова здесь, мы снова перед вами, — изогнувшись в картинном поклоне, продекламировал Аркадий Акулов.
Но шутки никто не подхватил. Все свободные от вахты моряки молча стояли на палубе, курили, смотрели на знакомые очертания порта, на траверзе которого им так долго пришлось уже стоять и к которому так нежданно- негаданно пришлось вернуться снова.
— Околачиваемся мы тут, братцы, в чужих водах, а у нас на Родине земля горит, — вздохнул судовой плотник Яков Яковенко.
— Уже лучше бы, как «Аванесов»,— пан или пропал, но не стоять без дела, — подхватил моторист Дацевич.
— А может, все-таки лучше не пан и не пропал? — обернулся на эти слова Аркадий Гражданцев.— Может, лучше пока здесь постоять, а потом все-таки пробиться, как «Микоян»?
— Это, конечно, лучше — согласился Дацевич, — но ведь душа болит, Аркаша. Ты же в последнее время ни словечка не сказал о том, что у нас дома делается.
— Кто может поделиться с другим тем, чего сам не имеет? — грустно улыбнулся Гражданцев.
— И даже ради Нового года ничем не обрадуешь, тезка? — подключился к разговор}' Акулов.
— А ведь и правда Новый год скоро, — раздалось сразу несколько голосов.
— Отпраздновать бы с елочкой, — мечтательно произнес судовой врач Садовников.
— Как дома, у мамы, — в тон ему добавил Акулов.
— А что ж, и отпразднуем! Назло врагам! — решительно заявил Василий Иванович, вышедший на палубу как раз к концу этого разговора.
— И с елочкой?
— Будет и елочка, — загадочно улыбнулся Чекурда.
В. И. Чекурда рассказал морякам о том, что узнал только что сам. Гости капитана — местные чиновники из Эрекли — передали письмо английскому офицеру Кадексу, а тот сообщил Придо Адовичу, что экипаж «В. Аванесова» в полном составе прибыл в Стамбул.
— А с фронта никаких новостей? — спросил кто-то.
— К сожалению, нет.
Под Эрекли отпраздновали Новый год. Весь день 31 декабря токарь Иванов и плотник Яковенко чем-то занимались в лазарете вместе с Николаем Васильевичем Садовниковым. К вечеру, когда весь экипаж собрался в кают-компании, на минуту потух свет, а потом вспыхнул снова. На столе красовалась елка. Зеленая, колючая (ребята додумались: подобрали ветошь нитка в нитку, окрасили ее масляной краской и просушили: получились настоящие зеленые колючки, которыми потом обернули деревянный каркас), усыпанная хлопьями ваты...
У всех потеплело на душе. Забылись на минуту невзгоды и тревоги последних дней, отошли на задний план заботы. Люди — и молодые, и постарше — как будто вернулись в прекрасные светлые дни мирного времени. Даже известный на судне неулыба Дацевич смеялся от души, когда увидел на «елке» главное украшение — связку ключей — намек на его обязанности кладовщика, которые он выполнял по совместительству и до того рьяно, что, как говорили на судне, «у него среди зимы снега не выпросишь», а тут даже ключи на елку отдал...
Но еще больший праздник для сахалинцев был 4 января, когда в Эрекли из Стамбула пришел танкер «Туапсе». Все с волнением слушали подробности разгрома немецко-фашистских захватчиков под Москвой.
— Отступают, сдаются в плен, — рассказывали туапсинцы.
— Это им, гадам, за «Аванесова»!