Она пыталась извиниться за что-то большее. Может, за то, что так внезапно ворвалась в их жизнь. Или за то, что, сама того не замечая, стала частью жизни Корта, вырвав эту часть у Леды. За то, что значила для Корта так много, что он скорее готов был рискнуть своей жизнью, чем её.
А может, за то, что всколыхнула в нём что-то, дремавшее годами. И теперь, когда эта его часть снова вышла на поверхность, для него уже не было пути назад.
Юта ушла, так и не узнав, поняла ли Леда, за что она извинялась.
Тряпичный полог хлопнул, и чересчур громкие для песчаного города шаги Юты стихли вдалеке. Леда продолжала сидеть. Она не злилась на Юту, нет. Но, может быть, только потому, что у неё не осталось на это сил.
Ей вспомнилось, как впервые увидела Корта, когда он только пришёл в Утегат. Слух о том, что в поселении появился изгой, за несколько часов разлетелась по городу. Половина атлургов стеклась посмотреть на «ругата».
Леда хорошо помнила, как протискивалась через спины столпившихся людей, чтобы тоже совершить агнури — ритуал преклонения. Атлурги подходили к Корту на расстояние вытянутой руки, но никто не прикасался, будто на его коже до сих пор горело прикосновение бога. Они опускались на колени и, прочертив в воздухе круг рукой, делали движение, как будто отбрасывали что-то от своего лица, раскрывая ладонь от себя. Суеверный жест, означающий почтение и подчинение воле Руга.
Но когда Леда вышла из-за спин и увидела лицо Корта, то замерла на месте, не в силах сделать то, что требовалось.
Его волосы были чёрными, как антрацит, который народ иногда находил в горах. Лицо было тёмным, как стены пещеры, с неровными белыми пятнами там, где его кожа обгорала на солнце, облезая вновь и вновь. Он был грязным, в лохмотьях. Спутавшиеся волосы пыльной паутиной падали на лицо. Но то, что поразило Леду до глубины души, — были его глаза. Нечеловеческого цвета — чистейшей синевы, как вода из глубокого горного источника. Настолько же редкого, насколько и ценного.
Изгой сидел в углу Зала Кутх, прислонившись худыми лопатками к стене. Пальцы его правой руки были погружены в густую шерсть назагривке саграла. Одно появление этого считавшегося вымершим зверя уже произвело в Утегате настоящий фурор. А тот факт, что он пришёл вместе с человеком и позволял тому спокойно трогать себя — атлурги тут же сочли за сакральный знак. Саграл сидел перед человеком, чуть ощерив острые зубы, отгораживая его ото всех. И было в позе человека что-то неуловимо напоминающее позу зверя.
Изгой смотрел на окруживших его людей затравленно, но в то же время с вызовом, готовый к драке. В его удивительных глазах сплелись испуг, злость и надежда. А ещё твёрдая, как гранит, уверенность в том, что он выживет и сейчас, что бы ни случилось. Это были глаза, которые могли бы принадлежать сыну Куду и Руга, если бы два абсолютно противоположных божества могли произвести на свет ребёнка.
Именно тогда Леда поняла, что не позволит ничему случиться с этим человеком. Будет защищать и оберегать его. Встанет за него перед Кангом и всем народом и даже, если потребуется, перед самими богами.
Леда вздохнула и принялась в двадцатый раз за последние три дня натирать горшки песком, несмотря на то, что они и так блестели зеркальным блеском.
Леда знала, что ей остаётся только ждать и надеяться. И это было нормально. С Кортом всегда было так. Она всегда ждала его, даже когда он был рядом; и всегда продолжала надеяться, даже когда он говорил ей «да».
У неё всегда было ощущение, будто он ускользает от неё. Но за все годы, проведённые вместе, только сейчас она чувствовала, что может по-настоящему его потерять.
Глава 6. Видение
Корт сидел между двумя песчаными барханами, сложив ноги крест- накрест. Его голову и плечи покрывал белоснежный хилт. Рядом валялась фляга с водой. Он только что проснулся, проспав три или четыре часа, несмотря на то, что был только вечер. В пустыне его биоритм значительно отличался от того, что был в Утегате.
В пустыне можно спать, только укрывшись от лучей Тауриса, иначе он изжарит тебя заживо. Поэтому Корт дожидался, когда Старший Брат начинал опускаться к горизонту на северо-востоке. Тогда он откапывал небольшое углубление с подветренной стороны высокого бархана и засыпал в нём на несколько часов. Так его не беспокоили ни ветер, ни Таурис, поскольку бархан давал от него временную тень.
Был ещё Аттрим, но он не слишком волновал Корта. Уснуть под ним было не страшно — жарко и можно обгореть, но не смертельно, тем более, что Корта надёжно укрывал хилт. К сожалению, эти редкие часы, когда можно было найти временное укрытие от вездесущего Старшего Брата, наступали всего два раза в сутки — утром и вечером.
Это время Корт и выбирал, чтобы отдохнуть и набраться сил. Главная хитрость выживания в пустыне — вовсе не в том, чтобы найти еду или воду, как думает большинство. Гораздо важнее не потерять сознание от солнечного удара. Потому что если потеряешь, то, скорее всего, уже не очнёшься.
Корт зевнул и чуть поправил круглую выпуклую линзу, лежавшую перед ним. За его спиной карабкался в зенит Аттрим, а над правым плечом, ещё не очень высоко над горизонтом, висел разбухший Таурис. Корт ни о чём не думал и ничего не делал. Он ждал.
Перед ним, устроенная на двух ножах, воткнутых в песок, лежала линза из тергеда — материала, из которого атлурги делали кинжалы-аслуры, наконечники стрел и линзы для солнечных печей.
В Лиатрасе этот редкий материал ценился дороже золота. Его с большим трудом находили и очищали от примесей песка, чтобы затем продавать Федерации. Но атлурги совсем не церемонились с тергедом. Они плавили его в солнечных печах и мастерили из него буквально всё.
Луч Тауриса, пойманный линзой, был направлен на горку песка под ней. Корт не пытался плавить песок — в кучке была зарыта средних размеров горная ящерица, которую Корт поймал вчера.
Когда он впервые оказался в пустыне, то ел ящериц, жуков и даже змей — любую живность, какую мог найти и поймать — сырыми. Это было отвратительно, хотя со временем он привык и даже перестал обращать внимание на специфический вкус сырого мяса.
Но после того как познакомился с устройством солнечных печей в Утегате, в этом больше не было нужды. Корт быстро сообразил, какое ещё применение можно найти линзам, которые атлурги используют в освещении и солнечных печах. Он попросил мастеров, работающих с тергедом, изготовить для него линзу небольшого размера, которую было бы удобно носить с собой.
Ящерицы и змеи, запечённые в песке, получались почти такими же вкусными, как и приготовленные в солнечной печи — главное правильно выдержать время. Единственное, чего не хватало пище, которую Корт готовил в пустыне, так это специй, в обилии выращиваемых атлургами. Но Корт привык обходиться самым малым.
Его спину неожиданно обдало порывом ветра, когда, привлечённый запахом мяса, из-за бархана выскочил Утагиру.
Саграл кружил по импровизированной стоянке, поглядывая на Корта одним глазом. Другим он неотрывно следил за аппетитно пахнущей горкой песка, как будто отвернись он на секунду, и ящерица выскочит и убежит.
Хвост Утагиру веником трудолюбивой хозяйки подметал песок, фонтанами поднимая его в воздух. Корт усмехнулся:
— Что, охота выдалась не слишком удачной? Ладно, я тут кое-что припас для тебя. Лови!
Он снял с пояса болтавшуюся на верёвке вторую ящерицу и бросил Утагиру. Безвольно раскинув в сторону все четыре лапы, тушка полетела вверх. Утагиру изготовился и, чуть подпрыгнув, на лету поймал добычу. Хрустнули тонкие косточки, и саграл заглотил ящерицу в два приёма. После чего высунул длинный язык и преданно уставился на Корта, не забывая следить за горкой песка.
— Нет, брат, эта ящерица не для тебя. Что? Не смотри на меня так! Мне тоже надо что-то есть! Если хочешь добавки, иди лови сам. Давай, дармоед!
Корт бросил в Утагиру горсть песка, которая, впрочем, до него не долетела.