Лейтенант поспешил нам навстречу.
— Вольно, продолжайте, товарищи.
— Так вот я говорю, тяжелый немецкий танк «T-VI» — хорошая штучка, — продолжал командир экипажа. — Лобовая броня — 100 миллиметров, пушка — 88-миллиметрового калибра, вес 60 тонн, а мотор всего лишь 600 лошадиных сил.
— Вот так да, для такой махины это ничто, — отозвался механик-водитель Агапов, — о какой же маневренности может идти речь.
— Об этом и я толкую, — подхватил лейтенант. — Пока фриц развернется, а мы его и подобьем. — Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку:
— Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?
— Вот оно, уязвимое место! — воскликнул башенный стрелок Фролов. — Пока он повернет башню, а я его раз…
— …И мимо, — сострил радист-заряжающий Русаков. Все засмеялись.
— Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, — серьезно начал утверждать башенный стрелок.
— Верим, верим, — поддержал я Фролова.
Всю ночь шел дождь. Я видел, как бойцы прикладывались к земле, озорно кричали:
— Слышно, хорошо слышно, как идут бои.
К утру дождь перестал. На востоке из-за тучи выкатывалось ослепительное солнце. Было тихо-тихо. И вдруг вздрогнула земля: начались новые бои. Настороженно вслушивались солдаты: им не терпелось идти на помощь товарищам.
И в моей груди клокотала жгучая ненависть к врагам. Хотелось мстить и мстить, скорее изгнать фашистов с советской земли, из моего родного края. Грусть по дому щемила сердце. Растроганный воспоминаниями, я не заметил, как в штабной автобус вошел комкор генерал Г. С. Родин. Он протянул мне руку.
— Здравствуй, Фомичев. — Взглянув на меня, он тут же спросил: — Не захворал ли?
— Да нет, товарищ генерал, не жалуюсь.
Комкор хитро подмигнул:
— По дому заскучал? — и тут же добавил: — Ничего, Фомичев, изгоним врага с родной земли и тогда поедем к невестам, к родным и друзьям.
— И я так думаю, товарищ генерал. Только больно смотреть, что враги натворили. Эти места мне с детства знакомы.
Комкор круто повернулся ко мне:
— Говоришь, родина это твоя?
— Так точно! Возле Белева в семи километрах деревня Слобода. Там родные мои, может быть, живы.
Генерал Г. С. Родин присел на ящик из-под снарядов и, положив руку на плечо, участливо спросил:
— Поедешь сегодня домой? Завтра будет поздно.
— Товарищ генерал, — робко начал я, — а можно?..
— Поезжай-ка, Фомичев. В двадцать ноль-ноль быть в бригаде. Добро?
Я рванулся с места:
— Дорошевский, Виктор, машину скорее!
Шофер растерянно смотрит на меня:
— Случилось что-то?
— Полный вперед! — крикнул я.
«Виллис», петляя среди сосен, бешено помчался в сторону Белева.
В РОДНЫХ КРАЯХ
Открытый «виллис» летел со всей скоростью. Мелькали деревья, кусты. Разбитая дорога была запружена войсками. В сторону фронта тянулись груженые «студебеккеры», туда-сюда сновали юркие полуторки, втаптывая в грязь колосья ржи, шла матушка-пехота.
Ярко светило солнце, и его лучи согревали напоенную дождями землю. Наш «виллис» обогнал группу раненых и проворно взбежал по косогору. Рядом колосились густые хлеба, среди которых виднелись черные полоски — следы танковых гусениц.
Спустились в лощину. Пенился грязный ручей. Мутноватая вода несла щепки каких-то разбитых ящиков.
Город Белев остался в стороне. Мне не терпелось туда завернуть, но время не позволяло. Машина рвалась вперед. Перед глазами открылось ровное приглаженное поле. Стояла сенокосная пора, и я без труда отыскал у Гурового оврага косарей.
Водитель свернул с дороги, и мы поехали напрямик. Невдалеке показались две женщины. Они побросали косы и побежали к оврагу.
Я окликнул женщин. Те неохотно остановились. Насторожились.
— Что же вы?..
— Мы думали, комендант. Прифронтовая полоса… — начали было женщины.
Я пригляделся.
— Тетя Анна?
Женщина несмело пошла мне навстречу.
— Никак, Миша, сын дяди Егора?
— Он самый.
Я хорошо знал тетю Анну Семину, ее сына Сергея — моего однокашника. Мы вместе с ним ходили в школу, дружили.
— Как Сережа?
Тетя Анна в плач. Из ее сбивчивого рассказа я узнал, что Сергей погиб в боях за Родину. Как мог, пытался я смягчить горе этой одинокой женщины, обещая, что за жизнь друга отомщу.