— Затем я и пришел, чтобы связаться с нашими. Мы готовы. Если скажут, выступим сразу.
— Что же еще раздумывать! Эти волки не будут выбирать, кто коза, а кто овца. Передушат всех! Пока не поздно, присоединяйтесь к нам!
— Без приказа не можем. У нас дисциплина.
Лесандри уступил мне место у стола. Церковный колокол продолжал гудеть. Я крутил ручку телефона, а Лесандри вертелся возле меня.
— Вот только справиться бы с этими кровожадными волками. Мы им покажем. Камни будут дробить, в рудниках их сгноим! Ну и дураками же мы были! Сколько мы у них землицы взяли — с гулькин нос!
— Не отвечают наши из города.
— Требуй срочно Софию! Центральный Комитет! Ты ведь лично знаком с Георгием Димитровым, привозил его к нам в село на собрание. Все село помнит, как он сказал, что мы с вами два конца одной и той же веревки.
Я попросил срочно соединить меня с Софией. Лесандри совсем обмяк. Он уже не отходил от меня. Словно я был старостой села, а он моим помощником.
— И наши не ответили из города. Наверное, их уже прогнали из управления и клубов. Я попросил связать меня с Джуновым, а из трубки чей-то голос проревел: «Погоди, мы пришлем вам Джунова!» «Методи, говорю, это ты, что ли?» А он, подлец, как заорет и заругается. И я сразу понял, что это один из новых.
Я вышел на площадь, а Лесандри остался дежурить у телефона.
— Я тебя сразу же позову! — сказал он.
На площади собралось все село. Винтовки блестели. Костер взметал ввысь искры, время от времени взрывался, как гейзер, выбрасывая в небо море звездочек. У огня стоять было невозможно. Детвора гонялась за искрами, как за светлячками. Ребят нельзя было загнать домой и уложить спать. С гор крался зловещий мрак. Они боролись — огонь и мрак, свет и ночная тьма.
— Ну, хватит здесь сидеть, — предложил Гуга, который вместе с Пльоской, не спросив меня, запер кулаков в подвале.
Со стороны города послышались выстрелы, и люди вскочили на ноги.
— Началось! Пора выступать и нам!
— Я вызвал Центральный Комитет партии. Подождем указаний и тогда начнем действовать.
Снова выстрелы, затем залп.
— Люди сражаются. В Кнеже и Оряхове восстали и коммунисты!
Костер затрещал, пламя заколыхалось, и огненные языки полетели к небу, словно стараясь оторваться и устремиться в ночь. Дети, парни и девушки тащили поленья и бросали их в огонь, как будто здесь была литейная, где отливают пули для повстанцев и куда каждый должен бросить свою долю топлива.
Из здания управления послышался крик.
— Скорее, София, София! — звал из окна бай Лесандри.
Наступил решающий момент. Люди снова закинули за плечо винтовки. Я взбежал по ступенькам и дрожащей рукой взял трубку.
— Алло… алло!.. Кто говорит? Центральный Комитет? Кто у телефона?
Я не мог понять, кто со мной говорит.
— Алло… Алло! Восставать нам? Восставать?
— Нет. Не восставать.
— Что?! — Я не поверил своим ушам, решил, что произошла ошибка, и крикнул что было силы:
— Это Центральный Комитет?
— Да, Центральный Комитет!
— Восставать нам, товарищи?
Последовал тот же ответ:
— Нет, мы сохраняем нейтралитет!
— Кто говорит? — нервничал я. — Георгий Димитров?
— Поймите, это решение Центрального Комитета! Сохраняем нейтралитет!
— Какой еще нейтралитет? Нас здесь триста человек с винтовками, ждем сигнала! Сейчас самый подходящий момент для захвата власти. Что происходит? Где Георгий Димитров? Свяжите нас с Георгием Димитровым!
Но голос в трубке повторил:
— Сохраняем нейтралитет! Пусть между собой бьется городская и сельская буржуазия!
— Позовите Георгия Димитрова!
Связь прервалась. Я положил трубку и огляделся — все неподвижно стояли вокруг меня. Бай Лесандри был бледен.
В этот миг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел дед Тодор, основатель сельской партийной организации. Долгие годы его мучила чахотка, и он все реже и реже появлялся на наших собраниях. Теперь же, увидев костер с сеновала, где он спал и летом и зимой, старик поднялся среди ночи и пришел с края села, неся в руках треногую табуретку. Устав, он садился на нее, откашливался и снова спешил дальше. Падал, вставал и упорно шел к нам.
— Как, восстаем? — крикнул он радостно еще из дверей, держа табуретку под мышкой. На его лице играли отблески костра, глаза горели. Казалось, весть о восстании придала ему силы и избавила от болезни. Но мы видели, что в уголках рта у него алели сгустки крови.
— Указание получено, дед Тодор! Не восстаем! — сокрушенно произнес я. Старик выронил табуретку, и кровь прилила к его лицу.