Кроме того, мы узнали, что сказал министр Русев: «Где Агынский, там надо ждать Георгия Димитрова и Васила Коларова».
— Георгия Димитрова и Васила Коларова им не удастся схватить. Они уже надежно укрыты.
— А от близких одного из наших арестованных товарищей мы узнали, что Агынский будто бы сказал: «Уверен, что в центре, в Софии, предательство. Новый Иуда появился!»
— И я об этом думаю, — тихим неуверенным голосом прошептал Гаврил и повел плечами, словно стараясь освободиться от чьих-то рук.
— Ничего, рано или поздно мы его найдем, а сейчас надо действовать. Раз Фердинанд восстал, дело поправимо. Все потерявшие веру снова поднимут головы и возьмутся за оружие.
— Но здесь наш план уже нельзя привести в исполнение. Арестовали как раз тех, кто сейчас нужен. Связь с селами прервана. Объявлено военное положение. Сам понимаешь, Враца для нас потеряна. Перед казармой стоят орудия. По городу снуют патрули. Как собрать людей и поднять их на восстание? В других местах это возможно, а здесь все пропало.
Гаврил снова взорвался:
— Слушай приказ! Немедленно возвращайся в город и собери у себя в доме самых активных наших товарищей. Пригласи и земледельцев. Решим, что делать. Еще не поздно! Как только к городу подоспеют отряды из сел, здешние, в городе, сами передадут нам власть. Иди! Раз восстал Фердинанд, дело упрощается. Поднимется и Враца!
Георгий Девенский вздохнул, вытянулся и пристально посмотрел на Генова. «Этот человек — гранитная скала!» — подумал Георгий и пошел в город. Его шаги были теперь более уверенными. Гаврил, как никто другой в округе, умел убедить человека.
Луна заходила за горы. Тени исчезали. Мрак окутывал пышные кусты винограда, и они походили на усевшихся вдоль борозды повстанцев. Гаврил задумчиво смотрел на них, и ему вдруг показалось, что опущенные головы людей поднимаются, люди встают и идут к нему, чтобы пойти за ним на Врацу, на казармы. Он хорошо знал настроение армии: если народ восстанет, солдаты, его верные сыны, присоединятся к восставшим и повернут оружие против своих начальников.
Гаврил немного успокоился. Поел и решил разбудить жену. Подошел к кровати осторожно, на цыпочках. При скудном свете, проникавшем через небольшие оконца, командир увидел милое, успокоенное сном после стольких тревог лицо Иванки. Она дышала тихо, грудь ее медленно поднималась. Наверное, она до поздней ночи ждала мужа и только под утро забылась. Ребенок лежал, обняв мать за шею. Разве можно будить их? Столько дней и ночей ему хотелось увидеть жену и сына, поговорить с ними — кто знает, что с ним случится! Может, он обнимет их в последний раз…
Ребенок перевернулся на спину и издал какой-то звук. Гаврилу показалось, что он во сне позвал его: «Отец!» Генов постоял немного и так же тихо, как вошел, вышел из домика. Может быть, так даже лучше — и для него, и для них! Если восстание победит, они заживут счастливо.
Нелегко уйти, даже не поцеловав родных, но в то же время он знал, что, если бы они проснулись, тяжелее было расстаться с ними. И жена, и ребенок, повиснув у него на шее, слезами обожгли бы его лицо, а теплые руки старались бы удержать его. А ведь когда рассветет, ему нельзя будет передвигаться по городу. И Гаврил пошел к условленному месту.
Дом Георгия Девенского наполнился людьми. С целью конспирации во всех соседних домах устроили посиделки для очистки кукурузы. Все ждали Генова. Он появился в сопровождении двух товарищей, вышедших ему навстречу. Но не успел он выбраться из кукурузного поля и перелезть через дощатый забор, как послышались выстрелы. В дом ворвалась полиция и арестовала всех, кто там находился. Гаврил, хотя у него была вывихнута нога, легко перескочил через зубчатые доски ограды и бросился бежать. Ему казалось, что он взметнулся к небу и полетел оттуда, как звезда. Остановившись, он прислушался к выстрелам, потом снова помчался по кукурузе, но не к винограднику Доры, поскольку был уверен, что там его уже ждет засада, а обратно, вдоль шоссе, по которому пришел в город.