Потрясенный, командир молчал.
— Наде поехать и отыскать его могилу. В ней похоронена… — я посмотрела на командира и впервые призналась, — похоронена моя молодость, товарищ командир, моя любовь.
— Едем сейчас же! — сказал он. И словно на боевое учение мы отправились в наш край. Я снова почувствовала себя санитаркой в повстанческом отряде моего прославленного командира. И снова встретились прошлое и настоящее.
КАЗНАЧЕЙ
При захвате города Кольо Тенекеджия из Лопушина попал в группу, которой поручалось занять Земледельческий банк. Там все разбежались, один курьер стоял у входа. Сопротивления он не оказал и даже отдал повстанцам честь, проводил их на второй этаж и сдал кассу с ценными бумагами.
— Коле, ты останешься здесь! Опечатаешь кассу! И чтобы никто гроша не взял. Ты ведь слышал, что говорил Георгий Димитров! Охранять имущество, жизнь и деньги. В противном случае — революционный суд, а он не прощает! — строго сказал командир и ушел. За ним — все повстанцы.
Кольо не был в штабе, когда Георгий Димитров говорил это. Но если даже не говорил, все равно ничего не меняется. Революция спасает людей, а не разоряет их.
Оставили в его руках все. Банк! И ушли. Никто не объяснил ему, что надо делать. Кольо открыл сейфы, посмотрел на плотные пачки длинных банкнот, на коробки с мелочью — и растерялся. До этого ему приходилось лишь подходить к окошечку кассы, когда он закладывал землю, чтобы купить коровенку. Барьера у кассы никогда не переступал и только издали видел, как раскрываются железные пасти сейфов. Сейчас он вдруг почувствовал себя пленником этих денег. Перед восстанием все говорили о борьбе против капитала, а тут вдруг этот самый капитал пришел к ним в руки, оказался в его распоряжении. И сковал, словно цепями. В селе люди имели дело с грошами. Дети иногда покупали в бакалее лукошко пшеницы или яиц, а он, Кольо, расплачивался с долгами после жатвы зерном либо отрабатывал. То трубы бакалейщику из жести смастерит, то водостоки.
Корчмари и бакалейщики первые в селе отгрохали новые дома под железными крышами. Кольо то печурку, то кухонную печь с духовкой и чугунной плитой толщиной с палец сделает. Богачи первые устроили в домах кухонные печи. Кольо Тенекеджия делал для них и жестяные умывальники. Жестяничал он после окончания полевых работ. Много ворот украсил в селе, со многих труб поглядывали его жестяные петушки. Колодцы закрывал жестяными крышками, кастрюли и котлы лудил, лампы и фонари паял. Даже те, кто недолюбливал Кольо, ценили его мастерство. «Ты, Кольо, разрисовываешь свои жестянки, как иконописец, — говорили они, бросая на него изучающий взгляд. — А когда вы придете к власти, останешься жестянщиком?» Не прекращая работы, он отвечал: «Может, поменяемся! Вы будете стучать по жести, а я — деньгами по столу!» Эти слова звучали как предсказание. Но сейчас, когда он держал в своих руках весь банк, Кольо растерялся. Ему было сказано опечатать сейфы, но он думал не об этом. Сборщики налогов время от времени опечатывали за неуплату его бедную мастерскую. И тогда целыми неделями висели сургучные печати, а тронуть их — не смей! Сейчас ему об этом напомнили зияющие пасти сейфов. Мысль о чем-то знакомом, пережитом ободрила его. Он подошел к первому большому зеленому сейфу, заглянул в него и оцепенел. Рука вдруг потянулась к деньгам. Захотелось их потрогать. Пощупать. Так много денег! Нет, брать он ничего не будет, только подержит деньги в руках. Народные деньги, у народа взяты. Сельские богачи драли их с бедноты и несли сюда. Это их, бедняков, деньги. Но если каждый будет запускать руку в государственную казну, к чему мы придем. Он взял пачку и непонятное волнение охватило его. Сердце заколотилось. Но почему? Неужели ему захотелось обладать этими деньгами? Он сам себя испугался, бросил пачку в сейф и с силой захлопнул дверцу. Большой, с его рост, железный сейф показался ему драконом, готовым проглотить его. Кольо быстро нашел кусок бумаги, налил на нее сургуча и наложил печать. Теперь доступ к деньгам закрыт и для него, и для любого другого человека.
Кольо почувствовал, что вспотел. Рубашка прилипла к телу. Почему он так вспотел? Не жал, не косил, а пот струится по лбу, по телу. С кем же он боролся? С самим собой? Оказывается, не так-то просто иметь дело с деньгами. С меньшим сейфом он управился быстрее. «Ну, теперь давайте, искушайте меня», — подумал Кольо. И вдруг в этой непривычной тишине ему почудился звон. Деньги, казалось, звякали, возмущаясь, что их заперла чужая рука. «Ничего, привыкнете! — ответил им мысленно Кольо. — Сейчас мы будем приказывать, а вы станете исполнять то, что захотим мы. Куда пошлем, туда и пойдете. Бедняков оденете, каганцы в лампочки превратите, колодцы — в краны, очаги — в кухонные плиты, в кухни с удобствами. А вы как думаете? Хватит быть слугами толстосумов. Теперь народу послужите».