Выбрать главу

И когда старик узнал, что сын арестован, ему стало легче. И не потому, что сын исчез с его глаз, а потому, что он сам не поддался искушению предать его. Совесть его теперь была чиста: сына упрятали те, кто имел с ним свои счеты. Теперь никто уже не мог сказать: «Сын поднял руку на своего отца, а отец всадил ему нож в спину…» Теперь он сам расплачивается за свою дурость. Старый Бобанов был даже доволен, что так получилось. Подержат сына, а за это время, глядишь, и коммуну разгонят. Хорошо, очень хорошо все получилось! Пусть поймут все, кто поддался искушению, что есть еще государство, власть и законы. И не может каждый делать то, что взбредет ему в голову.

Село взволновалось. Коммуну разогнать не удалось: полицейских в село не пустили. Превала превратилась в крепость. Когда приехала конная полиция и остановилась перед общинным управлением, на площадь сразу же высыпало множество людей. Кричали женщины, махали палками мужчины, толпа стащила с коней полицейских, на них разорвали одежду и полураздетыми прогнали из села.

Но сын Бобанова все еще находился под арестом. «Что будет дальше?» — думал отец. А между тем жители села, вооружившись дубинками, собрались в колонну и двинулись в город. Процессия растянулась на целый километр. «Куда это они? Уж не восстание ли вспыхнуло?» — размышлял отец. Потом понял: люди отправились выручать его сына, которому грозила смертельная опасность. Те, кто бегал с доносами в управление, сделали свое дело. Видимо, власти готовились судить сына. Как хорошо, что он, отец, не вмешался и не предал его. А мимо его дома все шли люди и пели песни — те самые, которые пел сын. Они приближались к городу, словно грозовая туча. Мог ли старый Бобанов усидеть дома! Теперь он уже не колебался. Надел безрукавку, нахлобучил шапку и, как другие, взял палку. Зачем она была нужна? С кем он собирался драться? Старик не думал об этом. Раз другие шли с грубыми, неотесанными дубинками, должен и он так идти. Старик догнал односельчан, но пошел сзади, стараясь остаться незамеченным. И когда толпа остановилась на городской площади, он притаился в одном из переулков. Никто не видел его, потому что взгляды всех были обращены к управлению. Люди кричали:

— Освободите нашего старосту!

Отец не помнил, чтобы так заступались за кого-нибудь другого. Но из здания управления никто не выходил. Вокруг сновали полицейские. Они окружили собравшихся, и старик тоже оказался вместе с другими. Так он, человек, который хотел предать сына, неожиданно оказался среди его освободителей. Все произошло настолько быстро, что он не понял, как это случилось.

— Расходитесь! — кричали полицейские. — Иван Бобанов поднял руку на отечество и пойдет под суд!

Дубинки заплясали в каком-то страшном танце. Воздух огласился свистом.

— Не уйдем, пока не выпустите нашего старосту!

— Это незаконный староста, и он будет отвечать за это!

Площадь загудела, дубинки оказались сильнее винтовок. Полицейские стали стрелять в воздух, а потом отступили. На площади собралось около полутысячи мужчин — плечистых горцев в бараньих шапках, с дубинами, топорами, серпами и вилами — кто что схватил. А возможно, под одеждой скрывались короткие ружья, так называемые обрезы, или кремневые пистолеты еще гайдуцких времен, или ножи.

Наконец появился околийский начальник.

— Мы выпустим старосту, если распустите коммуну, — заявил он.

Раздались крики. В воздух полетели палки, комья земли, камни.

— Это наш староста, мы его выбрали, и никто не может навязать нам другого! Так и в конституции сказано. Отпустите старосту или…

Крики усилились. Снова полетели камни. Начальник, защищаясь, поднял руки и исчез в дверях. Но люди не расходились. Прибыла новая группа полицейских, но и ей ничего не удалось сделать. Шум постепенно утих. Люди сели на землю, и вскоре площадь превратилась в огромный обеденный стол. Крестьяне стали доставать из сумок кто что захватил из дому. Куда бы ни шел крестьянин, он всегда берет с собой еду. Сейчас же все знали, что идут на трудное дело и не скоро добьются своего. Сели перекусить. Кто кучками, делясь едой, а кто в одиночку, отвернувшись, ворча и ругаясь.

Только отец Бобанова стоял в стороне и озирался. О еде он и не подумал, потому что считал: как только они придут в город, сына сразу освободят. Потом, помирившись, он и сын пойдут в харчевню, как когда-то…

— И ты здесь?! — только теперь заметили старика односельчане.

Бобанов пожал плечами. Кое-кто рассмеялся.