— И чего ты все боишься? Ты совершил не уголовное убийство, а политическое! Это только делает тебе честь!
И в скором времени Флоро примкнул к тем, кто выступал против монархии и богатеев. Однажды вечером его привели в коммунистический клуб. Флоро не раз слышал шум голосов и песни в этом клубе, но войти не решался.
— Флоро, хочешь к нам? — с улыбкой спросил его молодой сельский учитель.
Флоро с радостью принял приглашение и не уходил из клуба до утра. Клуб стал для него родным домом, какого у него не было ни в Румынии, ни здесь. На родине он жил в лачуге и питался подачками и объедками с барского стола. А здесь, в клубе, он мог делиться самыми сокровенными своими мыслями и чувствами.
Заговорили о предстоящем вооруженном захвате власти. Цвятко Румын, живший, как и все пришельцы, тихо, днем по-прежнему работал грузчиком, а по ночам ходил на собрания. А когда грянули выстрелы, не дал удрать хозяину, ставшему после 9 июня кметом. Шипро[21] уже уселся в фаэтон, и Флоро, рискуя быть растоптанным, бросился на коней. Кмет соскочил с облучка и вскинул винтовку, но Флоро опередил его и повалил навзничь. Была полночь, и, как тогда, на той стороне Дуная, никто ничего не видел. Флоро поднял винтовку, сел в фаэтон и помчался к общинному управлению. Там уже реял красный флаг.
— Так будет и у нас, Флоро! — сказал учитель, и Румын, стоя в фаэтоне, поехал к Дунаю. Из воды встало солнце. Он поднял винтовку и выстрелил в направлении темных верб.
— Так будет и у нас! — крикнул он.
В течение трех дней, пока его товарищи занимались реорганизацией власти в селе, Флоро, пылая от возбуждения, забирал с мельницы убитого Шипро муку и зерно и на подводах перевозил в общинное управление. Потом, выпрямившись под красным флагом, сказал собравшейся бедноте:
— А ну-ка, люди, берите! Все это ваше!
Крестьяне не решались брать.
— Не бойтесь. Мы со всеми, с кем надо было, рассчитались. Из могилы не выберутся!
Крестьяне поняли его намек: до них дошел слух, что Флоро убил Шипро — так крестьяне в насмешку называли кмета. Мельник и его сын откармливали на мельнице свиней и торговали ими.
Флоро голодал всю свою жизнь и поэтому в первую очередь с величайшим наслаждением стал раздавать мясные запасы хозяина — пусть у каждой семьи к рождеству будет жаркое. Поборов в себе страх, крестьяне накинулись и на остальное — муку, сахар, соль, брынзу.
— Распишись!
Туйко, сидя у входа только что созданной кооперации, записывал в блокнот, кто что берет.
Покончив с раздачей продуктов, Флоро повел крестьян по домам богатеев. Крестьяне схватили не успевших удрать богачей, связали им руки и затолкали в подвал.
— Да что их держать здесь, этих боровов! — говорил Флоро на собрании в общине. — Надо осудить их поскорее. Давайте выведем всех их на площадь, и пусть народ вынесет свой приговор.
Учитель и кассир с удивлением смотрели на Флоро. Ведь еще вчера он был таким робким, словно стреноженная лошадь.
— Погоди, не спеши, они нам сейчас не мешают.
— До каких же пор их держать?!
Он кричал, и все дивились происшедшей в нем перемене. Желто-бурый загар сошел с его лица. Флоро перечислял все злодейства каждого из сельских мироедов, говорил о грабежах и поджогах, о залитых слезами домах, о земле, отнятой у сирот в войну. Как чужеземец, Флоро в течение долгих лет держался замкнуто, не осмеливался поднять голос. Но за эти годы успел узнать все о каждом богатее и теперь выступал в роли народного обвинителя:
— Надо их прикончить, а то снова поднимут головы!
Но сельские руководители не обратили внимания на его предложение.
Флоро составил план распределения земли. Еще когда он батрачил на родине, ему в голову приходила мысль: а не может ли статься так, чтобы они, батраки, отрезали и себе по наделу этой жирной земли? Не может ли случиться, что они выберутся из трущоб, в которых и скоту-то не жизнь? Заживут в домах помещиков, у которых скоту жилось лучше, чем им — батракам.