— Да нет, Антонио, не бойся, не засыплем родник, наоборот, он станет еще обильнее. А ну поиграй! Повесели нас!
Мальчик часто ушибался в каменоломне. Кровоточили ноги, пальцы на руках. Бывало, что трескалась кожа на живых, рождающих волшебную музыку губах.
Каменотесы жалели мальчика:
— Весели нас! Мы и твое отработаем!
И у отца, побелевшего от известковой пыли, разбитого от усталости, становилось легче на душе. Радовало, что не встретили его, иностранца, с недоверием. Наоборот, приняли на работу и вскоре даже начали делиться с ним своими горестями. И им было нелегко, этим людям, выросшим здесь, на родной земле. Работали с утра до вечера, а еле концы с концами сводили. О бедности говорила латаная одежда мужчин и женщин, полинявшие и перелицованные платья девушек, впалые лица всегда голодных детей. Казалось, тяжелая работа здесь, в каменоломне, заряжала их души взрывчаткой, динамитом. И для взрыва нужна была только искра. Вот почему эти крепкие горцы, силы которых высасывала гора, просили итальянца:
— Повесели нас, Антонио!
Антонио не надо было уговаривать. Он садился на облюбованный им огромный камень под развесистым деревом, причем пристраивался повыше, так, чтобы видеть, как зеленое поле превращается его фантазией в лазурное море, а разлапистые орехи — в пароходы. Он играл, а пароходы ползли, домики тоже ползли, все село Маглиж плыло по лазурному морю в его родную Италию. Антонио играл и не замечал, как горести отступают от каменотесов, как отцу становится легче, как с новой силой берется он за лом и кувалду, как пробивает шурфы, закладывает в них динамит.
Антонио с детства видел, как страдают крестьяне, знал, что они мечтают о том часе, когда начнется новая, счастливая жизнь. Он больше всех радовался, когда заряжающие кричали:
— Зажига-а-ай!
Мальчик не отходил сразу, со старшими. Ждал молодых, поджигающих шнуры, и вместе с ними в последний момент, спотыкаясь, перепрыгивая через камни, скатывался по склону, укрывался и с замиранием сердца ждал страшных взрывов. Гора вздрагивала. Казалось, что вокруг рвались снаряды и падала шрапнель. Для Антонио это было целое сражение. Сначала ему казалось, что сражаются горы и поле, камни и земля, а потом, когда заряжающие разрешили ему самому поджигать фитили, он, хоть и был еще мальчишкой, стал понимать это сражение иначе. Боролись два мира. Старый с новым. День с ночью. Солнце с тьмой.
Каменоломня определила его место. Поставила в строй с теми, кто, взрывая шашки, сотрясал землю, ждал радости для всех. Вместе с ними Антонио спускался по вечерам с гор, мылся в холодной пенистой речушке и становился болтливым, как речушка. Но вот он подрос, и пришлось ему расстаться с ней, любимой речушкой, там, где дорога сворачивает к селу. Он шел теперь с молодежью в клуб, доставал гармошку и играл.
— Ну, Антонио, весели нас!
Антонио веселил молодежь в будни и в праздники. Останавливался на площади, где сельский оркестр играл лишь по большим праздникам. И сразу же вокруг него собирались дети и молодые парни. Они с наслаждением слушали его итальянские напевы. Иногда он отнимал гармошку от губ и начинал петь. Антонио не только хорошо играл, он и пел. Он стоял на одной ноге, слегка откинувшись назад, а другая нога, согнутая в колене, едва касалась земли, как у танцовщицы. Он пел, отбросив назад длинные волосы, опустив длинные ресницы. Пел, забывшись. Иногда в такт песне он поводил плечами.
— Танцы, танцы! — кричал он, но юноши и девушки стеснялись выходить в круг. Он снова брал гармошку и играл, кланяясь то одной, то другой девушке, но все равно никто не решался танцевать. В селе не принято было танцевать на площади, у всех на глазах. Танцевали только в городе, в танцзалах. Здесь же могли засмеять. Да и не умели девушки села танцевать, хотя их хрупкие фигурки были словно созданы для танца. Молодежь останавливало другое — взгляды крестьян, которые не терпели никакой вольности в поведении. Антонио играл и танцевал, веселя всех. Его гармошка все сильнее захватывала сердца молодежи. На этих гуляниях взгляд Антонио стал все чаще останавливаться на крестьянской девушке Рае. Она взволнованно слушала песни Антонио. Стояла как зачарованная и, сама того не замечая, подпевала парню, пританцовывала в такт музыке. Но никто не видел этого, потому что внимание всех было сосредоточено на Антонио. Антонио чувствовал, что эта девушка первой решится танцевать с иностранцем. Рая была младшей сестрой Ангела — друга Антонио, который первым позволил ему поджечь шнур заряда. Он же привел Антонио в клуб. Что он теперь скажет? Не взорвется ли: «Оставь мою сестру в покое или отправляйся в свою Италию!» Но ведь Ангел вовлек его в комсомол, поручился за него. «Этот юноша — бедняк, ни клочка земли, своим трудом зарабатывает на жизнь. Где его место, если не здесь, среди молодых коммунистов?» — вспомнил он слова Ангела. Антонио приняли в комсомол по рекомендации друга. И тогда Ангел попросил: