— Где девчонки?! Дайте нам девчонок, а не то перебьем всех!
— Нет здесь никаких девчонок и не было. Ищите, если хотите.
В полицейском участке Искра с подругой подметали двор. Полицейские смотрели на голые ноги девушек и заигрывали с ними. Заигрывания были противны им, но они молча продолжали работать. Что им оставалось делать? Потом девушек заставили мыть пол в помещении, и здесь они снова чувствовали на себе похотливые взгляды дежурных полицейских.
— Могли бы и не делать этой грязной работы, если бы согласились… — пристал к ним какой-то полицейский.
Искра не выдержала и хлестнула его тряпкой. Он набросился на девушку и стал срывать с нее одежду. Но она не растерялась и позвала на помощь. Как это ни странно, прибежавшие полицейские не дали своему коллеге надругаться над Искрой.
— Мы пожалуемся начальству! Ишь что придумали! — крикнула Райничка.
Видимо, о происшедшем, хоть и с опозданием, узнал чиновник, который привел девушек в участок, и полицейские больше не трогали их. Искра и Райничка пробыли под арестом несколько дней. Наконец все тот же чиновник вызвал их к себе и сказал:
— Уходите и политикой больше не занимайтесь.
Девушки собрали свои вещички и быстро ушли. Вечерело. У Райнички в городе оказались знакомые, а Искра думала, думала и пошла к учителю, у которого они с отцом бывали не раз. Постучала в дверь учительского дома. Ей открыла жена учителя. Сначала она не узнала Искру: девушка была очень плохо одета и едва держалась на ногах. Женщина помогла Искре привести себя в порядок. Поздно вечером пришел домой учитель. Он был бледен. Видимо, напуган происходящим в городе. Учитель не принимал участия в восстании, но обозленные каратели не считались ни с чем. Никто не мог быть уверен, что его не схватят и не расстреляют. Искра поужинала вместе с хозяевами и улеглась на кухне, на топчане, а утром, поблагодарив хозяев за приют, отправилась домой.
В городе она встретилась с подружкой, и они вместе пошли в село. На околице девушки повздорили из-за красной косынки. Косынка у них была одна, а каждой хотелось повязать ею голову и так войти в село. Решили бросить жребий. Повезло Искре. На улицах села девушкам никто не встретился. Много домов было сожжено. Дом Искры тоже сожгли. В погребе Искра увидела уцелевшие при пожаре пожитки. На ее зов никто из родителей не откликнулся. И тут девушка услышала бой барабана и крики глашатая: «Кто не выйдет, тот враг…» Искра схватила берет, сунула косынку в карман и бросилась бежать к школе, гонимая тревожным предчувствием. Перед стеной школы она увидела согнанных сюда повстанцев и среди них отца.
Перед ее глазами промелькнули белый конь, повстанческое орудие, Георгий Димитров, доктор Илиев в белом халате, красный кмет в белой рубашке. Ей показалось, что за столом перед школой в кресле сидит капитан, тот самый, что был в больнице, и подает команду «огонь». Искра закричала и бросилась к отцу…
— Вы знали, кем была в то время свидетельница? — спросил председатель суда у подсудимого.
— Да, — глухо ответил тот. — Сельские власти мне доложили обо всем. И что встречалась с Георгием Димитровым, знал.
— А почему отпустили ее? — Подсудимый молчал. Молчала и женщина. Положение свидетельницы было нелегким. Она помнила себя в тот миг, дрожащую, оцепеневшую в ожидании смерти. Срывая одежду, офицер поранил ее, она чувствовала, как кровь стекала по шее к голой груди. Поняла, что на нее смотрят люди, что надо как можно скорее прикрыть наготу, но в тот роковой час было что-то сильнее этого желания. Она хотела во что бы то ни стало спасти отца. Стояла как парализованная, ничего не видела, ничего не слышала, только ждала выстрела. Что ей кричали — она не понимала. Слышала только, как бьется сердце, и чувствовала головокружение. Потом, когда уже опомнилась и прикрыла обнаженную грудь, поняла, что спасла отца и себя. Наконец ее увели. Она слышала за спиной залпы. Кроме отца, всех повстанцев расстреляли. Недописанный лозунг «Да здравствует рабоче-крестьянская Бол…» изрешетили пули. Здесь же, у двора подожженной ими школы, каратели устроили пир. Пламя, охватившее разбитые парты, колыхалось под старым орехом. Огонь трещал, желто-красные языки поднимались высоко в небо. Каратели одну за другой опустошали бутыли с вином. Сельские правители привели музыкантов. Загремели марши. Стол, на котором совсем недавно подписывались смертные приговоры повстанцам, был завален всякой снедью. Каратели веселились, огонь пожирал остатки здания школы, дым поднимался над развалинами многих других домов села. Полковник был не спокоен. Молча смотрел на пламя. Случившееся разбудило в нем незнакомые чувства. И его терзали не угрызения совести, нет. Перед его глазами все время стояла девчонка. Приговоры он привел в исполнение как верный служака царю и отечеству. Столько лет он выполнял эти приказы. Не мог не исполнить их и сейчас. Тем более сейчас, когда бунтовщики с оружием в руках поднялись против царя. Думать, колебаться — значило пойти против самого себя. Если бы они победили и взяли его в плен — не помиловали бы. Таков закон. Но не было такого закона, чтобы расстреливать невинных людей. Ну а когда невинным человеком оказалась дочь, всем сердцем желавшая спасти отца? Что тогда?