— Да, он рассеялся, видя, что мы хорошо вооружены против него. Он не может посягнуть на твёрдую волю.
Это были вторые слова, которые услышал я от Ренаты. Сказав их, она начала плакать, дрожа в лихорадке, и плакала так, что слёзы безудержно лились у неё по щекам и мои пальцы стали совсем влажными. Видя, что дама не согреется на полу, я, несколько успокоенный, поднял её без труда на руки, ибо она была маленького роста и исхудалая, и перенёс на постель, стоявшую подле. Там я укрыл её, чем мог найти в комнате, и уговаривал спокойными словами.
Но она, всё продолжая плакать, перешла вдруг к новому волнению и, схватив меня за руку, сказала:
— Теперь, Рупрехт, я должна рассказать тебе всю мою жизнь, потому что ты спас меня и должен знать обо мне всё.
Я попытался возразить, что теперь не время для такого повествования, но Рената, как казалось, даже не расслышала моих слов и, крепко сжимая мои пальцы, однако смотря в сторону от меня, начала говорить быстро-быстро. Первое время я почти не понимал её речи, с такой стремительностью сменялись у неё мысли и так неожиданно переходила она от одного предмета к другому. Но постепенно научился я различать основное течение в неудержимом потоке её слов и понял, что она действительно рассказывает мне о себе.
Никогда после, даже в дни самой доверчивой нашей близости, не передавала мне Рената с такой последовательностью истории своей жизни. Правда, и в ту ночь она не только умолчала о своих родителях и о месте, где прошло её детство, но даже, как мне пришлось потом с несомненностью убедиться, многие позднейшие события частью утаила, частью изложила неверно, — не знаю, намеренно ли, или по болезненному своему состоянию. Однако всё же я долгое время знал о Ренате только то немногое, что сообщила она мне в этом горячечном рассказе, почему и должен передать его здесь подробно. Только я не сумею точно воспроизвести её беспорядочную речь, торопливую и несвязную, которую должен буду заменить своим более последовательным повествованием.
Назвав своё имя, то единственное, под которым я её знаю, и упомянув о первых годах своей жизни так бегло и неясно, что слова её не удержались в моей памяти, Рената тотчас перешла к тому происшествию, которое сама считала для себя роковым[xxx].
Было Ренате лет восемь, когда впервые явился ей в комнате, в солнечном луче, ангел, весь как бы огненный, в белоснежной одежде. Лицо его блистало, глаза были голубые, как небо, а волосы словно из тонких золотых ниток. Ангел назвал себя — Мадиэль. Рената нисколько не испугалась, и они играли в тот день с ангелом в куклы. После того ангел стал приходить к ней часто, почти каждый день, всегда был весел и добр, так что девочка полюбила его больше всех своих родных и сверстниц. С неистощимой изобретательностью забавлял Мадиэль Ренату шутками или рассказами, а когда она бывала огорчена, утешал нежно. Иногда с Мадиэлем появлялись его товарищи, тоже ангелы, но не огненные, одетые в плащи пурпурного и лилового цвета; но они были менее ласковы. Строго запрещал Мадиэль рассказывать о своих тайных посещениях, да если Рената и нарушала его требование, ей всё равно не верили, думая, что она выдумывает или притворяется.
Не всегда Мадиэль показывался в облике ангела, но часто и в других образах, особенно если Ренате мало приходилось оставаться одной. Так, летом, Мадиэль не раз прилетал большой огненной бабочкой с белыми крыльями и золотыми усиками, и Рената прятала его в своих длинных волосах. Зимой иногда принимал ангел форму прялки, чтобы девочка могла неразлучно носить его всюду с собой. Ещё узнавала Рената своего небесного друга то в сорванном цветке, то в уголечке, выпавшем из очага, то в разгрызенном орешке. Порой вечером ложился Мадиэль в постель с Ренатою и проводил с ней, прижимаясь, как кошка, время до утра. В такие ночи случалось, что ангел уносил Ренату на своих крыльях далеко от дому, показывал ей другие города, славные соборы или даже неземные, лучезарные селения, — на рассвете же она, сама не зная как, всегда оказывалась на своей кровати.
Когда Рената несколько подросла, Мадиэль возвестил ей, что она будет святой, как Лотарингская Амалия[xxxi], и что именно затем он и послан к ней. Он много говорил ей о жертве Иисуса Христа, о блаженной покорности Девы Марии, о сокровенных путях к запечатленным вратам земного рая, о святой Агнессе, неразлучной с кротким агнцем[xxxii], о святой Веронике, вечно предстоящей пред образом Спасителя, и о многих других лицах и вещах, которые могли навести только на благочестивые размышления. По словам Ренаты, если и были у неё прежде сомнения, правда ли, что её таинственный гость — посланник неба, они не могли не рассеяться дымом после этих речей, так как слуга Сатаны, конечно, не мог бы произносить такого количества святых имён без крайнего для себя мучения. Мадиэль же однажды сам явился Ренате во образе Христа Распятого, и из его огненных, пронзённых рук струилась багрово-огненная кровь.
Ангел усердно заклинал Ренату вести строгую жизнь подвижницы, искать чистоты сердца и просветления ума, и она начала соблюдать все постные дни, установленные святой церковью, посещать каждый день мессу и много молиться наедине, в своей комнате, перед изображением распятия. Нередко Мадиэль заставлял Ренату подвергать себя жестоким испытаниям: выходить обнажённой на холод, голодать и воздерживаться от питья по нескольку суток подряд, бичевать себя узловатыми верёвками по бедрам или терзать себе груди остриями. Рената проводила по целым ночам на коленях, а Мадиэль, оставаясь подле, укреплял изнемогающую, как ангел Спасителя в саду Гефсиманском. По усиленной просьбе Ренаты коснулся Мадиэль её рук, и у неё на ладонях означились язвы, как бы знаки Христовых крестных мук, но она эти раны скрывала ото всех людей тщательно. В те дни, благодаря божественной помощи, открылся у Ренаты дар чудотворения, и она исцеляла многих, словно благочестивейший король французский[xxxiii], одним прикосновением руки, так что во всей округе слыла девушкой, весьма угодной Господу.
xxx
Рассказ Ренаты о явлении ей в детстве ангела Мадиэля принадлежит к числу типических рассказов такого рода. Ср., напр., рассказ Мадлэны де Ла-Круа, сожжённой в 1546 г. (который приведён в книге: Jules Baissac. Les Grands Jours de la Sorcellerie. P. 1890).
xxxiii
“Благочестивейший”, piissimus, — титул французских королей.
[