— Итак, Сухаревский, вам надо осуществить то, о чем тогда говорилось проблематично. Нам нужны свои люди в лесу. Вы хорошо знаете здешние места и, я думаю, быстро наладите контакты. Будете воевать, как и полагается, но сами под пули не суйтесь. Не советую. Инструкции получите в седьмой комнате, куда вас сейчас отведут. Может, есть вопросы?
Сухаревский задумался. Это задание было ему не по вкусу, но он понимал, что отказаться от него не сможет.
— Надолго ли вы посылаете меня в лес? — спросил он.
— Об этом вам сообщат, когда отпадет надобность держать вас в лесу.
— Еще один вопрос... точнее просьба. Я не очень доверяю Коршукову, хотя вы говорите, что он работает с вами. Он может выдать меня, лишь бы спасти себя. Если можно, сделайте так, чтоб мы не встречались.
Впервые за все время офицер усмехнулся.
— И какие же вы, русские, недоверчивые люди,— проговорил он насмешливо.— Но все зависит от вас. Битвы выигрывает тот, кто первый нападает. Запомните это, Сухаревский. Мы не можем служить вам нянькой. Будьте безжалостны. В конце концов, инструкции скажут вам больше, чем я. И еще, Сухаревский, вы должны точно выполнить все приказы. От этого зависит не только судьба операции, но и ваша жизнь. А мы вам доверяем.
В комнату вошел молоденький офицер в черном франтоватом мундире.
— Отведите его в седьмую,— приказал гаунтштурмфюрер.
16
Чаротный не торопился: солдат спит, а служба ждет. Впереди много времени, и неизвестно, где искать этого Шамшуру.
Была у Чаротного ласковая вдовушка, которую он неожиданно покинул, даже не сказав, куда и почему идет. Вдовушка, вероятно, тогда очень рассердилась. А теперь? Немного порассудив, Чаротный решил, что женские слезы ненадолго, а сердце мягкое — примет.
Пройдя несколько лишних километров, Чаротный под вечер неожиданно появился в хате. Вдовушка ахнула, увидев заросшее густой щетиной лицо Игната.
— Не ожидала, Дуся? Говорят, нежданный гость — самый дорогой.— Он обнял ее и не выпускал из рук, боясь, что, как только отпустит, вдовушка уж не простит вероломства.
Дуся и в самом деле сперва молотила грудь Игната маленькими твердыми кулачками, а потом, покорившись горячей мужской ласке, прошептала:
— Где ты был, окаянный? Чего только не передумала...
Забыв о задании, засаде, партизанской землянке, о всех лесных приключениях, Чаротный с неделю наслаждался уютной домашней жизнью. Вдовушка неутомимо дарила нежные ласки, надеясь приручить к вдовьему дому блудного, военного времени, жениха.
За неделю Чаротный отъелся, лицо его округлилось, черные косматые волосы снова завивались кольцами. Только в карих глазах порой сквозила затаившаяся тоска. Счастливая Дуся, однако, не замечала этих перемен. А Чаротный страдал.
Каждое утро, лежа под пуховым одеялом, он собирался сказать Дуее о приближающейся разлуке. Она, как всегда, спала на его руке, уткнув свой курносый носик под мышку; было бы жестоко заранее расстраивать эту милую, доверчивую женщину. Чаротный медлил, понимая, что чем дальше, тем труднее будет рвать ненасытную любовь. Он решил распрощаться неожиданно, чтоб не видеть слез, прощальных объятий и поцелуев.
Дуси не было дома. Быстро собрался, хотел уж было взяться за дверную ручку, но почувствовал, что в этот раз вот так по-хамски уйти из дому не сможет. Найдя в ящичке огрызок карандаша, поискал бумаги — ее, как назло, не было. Вытащил из рамки Дусину фотографию, торопливо набросал на обороте рукой, отвыкшей от писания:
"Дуся! Радость моя! Звездочка ясная! Не обижайся! Не мог тебе признаться, что надо уйти. Не плачь! Буду жив — вернусь! А если погибну, иногда вспоминай, что был такой Игнат, который любил тебя! Остаюсь верным до могилы!"
Перечитал письмо, поставил после каждой фразы восклицательные знаки, чтоб усилить не до конца высказанные чувства, и со спокойным сердцем вышел во двор.
На опушке леса постоял несколько минут, тоскливо оглядывая тихий уголок, и зашагал прямо на север, не очень ясно представляя себе, как он найдет Шамшуру.
За мелководной с крутыми берегами речушкой, которую Чаротный перескочил о разбегу, начинался сосновый бор. Золотистые, одна в одну, высокие сосны со следами недавней подсочки разбегались по желтоватым вересковым холмам. Яркая медь стволов сосен и белизна узоров подсочки с янтарными капельками смолы, серость пасмурного неба и желтоватое однообразие вереска сливались в один пестрый узор. Чаротному сперва нравилась эта яркая расцветка природы, потом она стала его раздражать. Чувство одиночества и тоскливой заброшенности гнало Чаротного вперед. Хотелось поскорее выбраться из лесу и снова почувствовать приволье полей.