Следующую ночь они ночевали за рекой у старой, почти разрушенной смолокурни. Чаротный заскочил по пути в деревню, принес хлеба, огурцов, отваренной картошки. Все принесенное он разделил поровну.
В низкой продымленной печи ярко горели смолистые поленья, и отблески огня весело прыгали по стенам. Пахло дымом и сырой, необитаемой хатой, но все же здесь было хорошо.
Чаротный нашел большой выщербленный котел, вскипятил воды. Пили ее по очереди из тяжелой медной кружки.
Потом лежали на полу, сытые и слегка угоревшие. Чаротному очень хотелось спросить у незнакомца, кто он, но тогда надо было бы рассказать и о себе. Игнат этого не хотел,
— Не будь тебя, пришла бы мне хана,— неожиданно начал незнакомец.— От смерти убежал, а все равно бы погиб.
Он умолк, словно прислушиваясь, что скажет Чаротный.
— Раз начал — газуй, все равно спать не хочется.
Человек сел. Чаротный видел его сгорбленную спину.
— Я из-под Островна. Не слышал? Озеро такое есть. Учительствовал там. Историю преподавал. Фамилия моя Жариков, Василий Филиппович Жариков. Места у нас, знаешь, красивые... Острова на озере. Горы.
— Слушай, Жариков, какого черта ты мне о лесах говоришь? Мне твои леса вот как опротивели...
— Погоди... Мне с мыслями надо собраться, Я тебе о таком расскажу — волосы дыбом станут. Тебя как зовут?
— А тебе зачем?
— Мы, учителя, привыкли по имени и отчеству друг друга называть.
— Игнат Павлович, например.
— Так вот, Игнат Павлович, расскажу я тебе, как меня немцы схватили. Только прошу — не перебивай. Арестовали нас немцы днем. По одному брали. Кого в поле, кого дома. Меня на улице остановили и сразу в машину. Потом остальных семерых привели.
— А за что схватили?
— Теперь известно, за что берут,— неохотно ответил Жариков.— Организация у нас была. Кто-то выдал, а кто, и теперь не могу догадаться. Предателей хватает. Ну вот, схватили нас и повезли в город. В гестапо. Не приведи господь хорошему человеку туда попасть. Знаешь, как мучили? Кровавыми слезами плакали. Трое наших не выдержали, погибли. Остальных к расстрелу присудили. Утром нас в Иловский овраг привезли. Высадили из машины, дали в руки лопаты.
"Копайте, говорят, яму". Выкопали мы траншею. Ждем. Руки друг другу пожимаем, хотя от усталости и истощения едва на ногах держимся. А тут команда: "Наверх!" Выбрались из траншеи, думаем, сейчас нас и прикончат. А немцы хохочут. Посадили в машину и в тюрьму. Назавтра снова повезли. Окружили конвоем и почему-то держат. Видим, везут еще арестованных. Глазам не верим. Женщины, дети. Евреи.
Наши. Городские. Высадили их невдалеке. Плач, стоны, люди обезумели от страха. А тут еще овчарки немецкие лают, немцы кричат.
Потом какой-то чин через переводчика приказал женщинам раздеться. Все до исподнего снять. И знаешь, Игнат Павлович, вдруг тихо стало. Голый человек, он стеснительный и беззащитный. Стало тихо и страшно. На кладбище такой тишины не слышал. Только собаки тявкают.
Выстроили немцы людей рядочками и погнали в траншею, которую мы вчера выкопали. А сами наверху стоят с автоматами. Нам сбоку все видно. Плотно один к другому стоят люди. Многие детей на руках держат. Поверишь, у меня ноги подкосились. Когда на земле лежал, услышал выстрелы... Вскочил, потому что немец меня сапогом ударил. "Вставай! " — говорит. Думаю, ну теперь нас будут расстреливать. И действительно, погнали в траншею, прямо на трупы. Но не для того, чтоб застрелить... Приказали мертвецов вверх лицами повернуть.
— Зачем? — хрипло спросил Чаротный.
— Ты слушай. Дали нам плоскогубцы, чтобы золотые зубы у расстрелянных...
— Ты что, сволочь, говоришь?..
— А ты что думал? У них так.
— Как же вы могли? Подпольщики! Бросились бы на немцев... Лучше смерть, чем такое.
— Тогда не до этого было.
Чаротный, вскочив, оттолкнул Жарикова и выбежал во двор. Он почему-то боялся этого человека. Стоя на крылечке хаты, Игнат размышлял — поддался бы он немцам или нет? "Нет! —подумал он.— Пускай бы лучше расстреляли". Покурив и вернувшись в хату, Чаротный отрывисто бросил:
— Ну, а дальше что было?
— Убежал я... Ночью из-под трупов выбрался и вот четыре дня бежал, от себя убегаю и не могу.— Жариков закашлялся.— Простудился, вероятно, голова болит. В первые дни я без памяти был. Все хотел с собой покончить. В пруд было вскочил. Мелким оказался...
Потом Чаротный долго сидел на пороге, глядя, как мигают звезды. Вспоминал, как когда-то пас лошадей с дедом Сидором Петляком. Дед был глухой и всегда спал, разложив где-нибудь на краю болота костер. Иногда рядом с ним ложился и он, Игнат. Так и спали оба, а лошади забирались в чужие огороды. Вспомнилась и последняя ночь с дедом. Они разложили костер. Дед бросился на еловые лапки и сразу же заснул. А он, Игнат, еще долго караулил лошадей. Потом пришел, лег возле деда и проспал до самого утра. Проснулся, стал будить деда.