— Сам не знаю, где она. Кажется, Федор Осипчик взял.
Младший сын Парфила Витька недоуменно взглянул на отца.
— И сто ты, татка, забыл? Она в столике лезит.
Не успел Парфил прикрикнуть, как Витька нырнул под стол, побежал в соседнюю комнату и вскоре принес газету.
Парфил, растерянный от смущения, старался как-то сгладить неловкость.
— Вот память, скажи на милость, стала.
Ядвися прижала Витьку к своему крутому бедру.
— Парфил Миронович, не обижай мальчугана. Он в наших хитростях не очень кумекает.
Парфил только крякнул, пораженный Ядвисиными словами. А она, словно никогда не видела газеты, бегала глазами по строчкам, по-новому воспринимая каждое слово.
— Что ты думаешь об этом, Парфил Миронович? — надеясь, что Бобровничий сразу опровергнет написанное, спросила она.
Ответила жена:
— Нам что?.. Как люди, так и мы.
Парфил молчал.
— Что же ты молчишь, Парфил Миронович? Неужто и ты веришь?
— Чего уши навострили,— набросился Парфил на детей.— Марш на печку. Вам такое еще рано слушать.
Комната опустела. Парфил придвинулся к самому краю скамейки, вытащил из кармана захватанный руками кисет. Ядвися с нетерпением ожидала его приговора.
— Скажу я тебе так, Ядвига Казимировна, в их газетах тоже не всегда лгут. Одурачил нас Коршуков и еще не раз вокруг пальца обведет. Ты, Ядвига Казимировна, не кипятись, подожди, дай досказать. Знаю, что любишь Коршукова, Макара из-за него не пожалела. Ну, это не нашего ума дело. А о том, видать, не знала, что жена его бывшая в полиции теперь служит. А муж ее тоже у немцев не последняя затычка. Вот и кумекай, куда оно и как все повернулось.
— Помолчал бы ты, дурень, дубина неотесанная,— набросилась на Парфила жена.— Вечно язык чешется.
— Неправда это... — Ядвися уже была готова рассказать обо всем, что знала, но какая-то властная сила и строгий наказ Коршукова — молчать — сдержали ее. И она ушла.
Всю ночь проплакала женщина над своей горькой долей. Забылась только под утро в тяжелом, как обморок, сне и тут же очнулась. Завязала в узелок хлеб, огурцы, картошку, забежала к Насте Турковой, с которой доили коров в колхозе, попросила присмотреть за домом. На Настин бесхитростный вопрос зло ответила:
— Мужика пойду искать, авось хоть задрипанного найду.
Низкое сумрачное небо моросило мелким холодным дождем. В лесу на деревьях сидели нахохленные вороны, подставив ветру черные клювы. Ядвися пока дошла до Хвалькович, промокла до нитки.
Набрякшая водой юбка липла к телу, и усталые ноги едва передвигались. За ворот по спине стекали холодные капли.
На душе было тяжело и печально. В лесу стало совсем страшно. Казалось, из-за каждого дерева кто-то следит за тобой сотнями глаз, хочет схватить тебя длинными, скользкими руками. Было очень тихо, даже шаги замирали на мокрой, усыпанной хвоей земле.
Ядвися все больше углублялась в лес, сползала по крутым склонам на дно глубоких оврагов, снова выбиралась, с настойчивым упорством искала оружие. Но даже следов разгромленного обоза не было видно.
От продолжительной ходьбы и усталости звенело в ушах. Злые, безысходные думы обжигали изболевшееся сердце: "Война всю жизнь испоганила, будь она проклята!"
Хотелось забраться куда-нибудь далеко-далеко, в глухомань, самую непроходимую чащу, туда, где нет войны, немцев и проклятого надоедливого дождя.
Спрятавшись под молодой елью, она развязала узелок, пожевала кусок отсыревшего хлеба. Хотелось плакать, а слез не было.
Ее невеселые мысли оборвал людской говор. Невдалеке, сказалось, совсем рядом, слышались голоса. Она забилась под елку, сжалась в комок, насторожив и без того острый слух.
Разговаривали мальчики, это она почувствовала по их ломким голосам. Согнувшись, почти прильнув к земле, Ядвися сквозь густые кусты увидела три пары ног, ступавших вразлад, как попало. Потом мальчики на миг появились в просеке, но Ядвися успела заметить, что они несут какой-то ящик, моток проволоки и две солдатских шинели.
Радуясь, как ребенок, она торопливо завязала узелок и пошла в ту сторону, откуда, как ей казалось, мальчики несли свою добычу. Теперь она не замечала дождя, не чувствовала, как мокрая юбка до крови натирает ноги,— она думала лишь о том, как бы скорей найти разбитый обоз.
Смотрела себе под ноги и, когда о что-то ударилась, подумала: "Так и глаза выколоть недолго". И вдруг чуть не вскрикнула от радости. На суке вниз стволом висела винтовка. Осторожно, боясь, как бы винтовка не выстрелила, она сняла ее, держала на вытянутых руках как дорогую, но опасную игрушку.