Фриц, вероятно, уже заметил ее растерянность. Он что-то говорил ей, криво усмехаясь.
— Господин офицер говорит, что может дать лучшего мужа,— перевел ей Чабановский,
Его спокойный, приятный голос вывел Ядвисю из оцепенения.
— Нет, нет,— испугалась она и ухватилась за Чабановского.— Пойдемте, или, может, вам трудно идти?
Он оперся на ее плечо. Она обхватила рукой его спину, сквозь тонкую шинель чувствуя острый позвоночник. Человек был легкий, почти без веса: кажется, возьми его на руки — и понесешь, как ребенка.
Откуда-то к ним подбежала Полина, подхватила Чабановского с другой стороны. Вдвоем они быстро донесли его до ельника.
— Все же нашла мужа,— посочувствовала Полина.
— Молчи ты... Ты лучше посиди с ним, покуда я сбегаю в деревню. Может, коня достану.
Вокруг них столпились бабы. Качали головами, поджимали сухие губы, украдкой вытирая слезы.
— Постой, молодуха,— задержала Ядю Варвара.— В Глинище коней немцы забрали. Попроси у кого-нибудь двуколку. Мы его до Лядов на двуколке довезем, а там я помогу коня достать.
...В сумерках Варвара привезла Чабановского и Ядвисю в Тишковку. Больного отнесли в хату. Ядвися бросилась расстилать постель, но Чабановский попросил ее:
— Вы меня на пол положите. Боюсь, чтоб я вам в хату паразитов не занес. Их у меня как мякины на току.
Ядя подостлала соломы, накрыла ее старой дерюжкой.
— Ложитесь,— и вышла следом за Варварой.
Та, по-мужски упираясь коленом в клещи, затягивала туже супонь. Услышав Ядвисины шаги, она обернулась и глухо проговорила:
— Чтой-то вы всю дорогу выкаетесь, как чужие?
— Чужой, Варвара, и есть.
— А на что же он тебе такой больной? Смерть ходячая, да и только.
— Может, и твой где-нибудь раненый лежит...
— Не приведи госдодь, молодуха. — Она села в телегу.— Прощай, Ядвиська. Оно и правильно: выведи отсюда каждая баба по одному раненому, сколько бы мужиков уцелело...
Не заходя в хату, Ядвися побежала через огороды к Насте Турковой. Напугала ее, сразу с порога приказав:
— Топи, Настя, баню...
— Тю, ошалела... Зачем тебе баня?..
— Потом скажу, а теперь некогда. Ко мне приди, когда баня будет готова.— И, оставив в недоумении Настю, вышла из хаты.
"Одурела баба,— сокрушалась Настя.— На ночь глядя баню топить.— И вдруг схватилась за голову: — Не Коршуков ли появился? Видать, он, потому и носится Ядя как очумелая..."
От нетерпения быстрей узнать, что за гость у Ядвиси, у Насти горели пятки. Когда вода закипела, а дрова в печи почти догорали, Настя не выдержала и побежала к Яде.
В хате было сумрачно. Плошка больше чадила, чем светила. Ядя, стоя на коленях, большими ножницами, которыми стригут овец, срезала у человека волосы. Лицо человека было скрыто тенью от Ядиной руки, но в его позе, в сгорбленной фигуре было что-то знакомое: "Коршуков! Ей-богу, он!" — удивилась Настя, но, присмотревшись лучше, увидела, что ошиблась.
— Ой, ктой-то?
— Человек. Не видишь? — У Ядвиси был неузнаваемо суровый голос.— Помоги мне. Набери золы и сделай щелок. Керосина в бутылку налей. От щелока и керосина нечисть быстро подыхает.
Настя волчком завертелась по комнате. Ей не терпелось спросить у Ядвиси, где она подцепила этого, похожего на скелет, человека. Но молчание Ядвиси и незнакомца удерживало ее.
— У меня готово все,— сказала она.— Теперь что прикажешь?
— Твой охламон, может, белье оставил? Человеку переодеться надо.
— Найду...
— Ну, давай лети и санки не забудь захватить. По траве лучше всего на санках везти.
Через несколько минут Настя вернулась. Вдвоем они вынесли Чабановского во двор, посадили на санки. Ядя вернулась в хату за простыней, щелоком, керосином и марганцовкой.
— Это вам придется подержать,— обратилась она к Чабановскому.
— Много я вам хлопот доставил,— Настя впервые за весь вечер услышала его голос.
— Потом посчитаемся. Поехали, Настя.
Дождь утих. В просветах между тучами виднелось зловещее синее небо. Дул холодный, сырой ветер, сбивая с деревьев последние листья, и гнал их на огороды.
Женщины дружно тянули санки за толстую веревку, нагибаясь, подставляя ветру закутанные платками головы. Полозья оставляли на траве прямой, словно под линейку, след, в который мгновенно набегала вода.
Из бани полыхнуло на них уютным теплом и запахом березовых листьев. Женщины вошли в предбанник, зажгли коптилку, сбросили верхнюю одежду.
— Не угарно там, понюхай...
Настя побрызгала веником каменку — в предбанник шибанул горячий сухой пар.
— Не угарно, по-моему.