Из-под пола вылез обросший черной бородой человек, зажмурил глаза от резкого света.
— Соловьев,— подал он руку.
— Рассказывайте, — приказал Ланге.
Он жалел этого сугубо штатского человека, которому выпала доля работать в подполье. Почему оставили именно его? Что он тут может сделать?
— Не знаю, с чего начать,— признался Соловьев.
— С самого начала. Только короче.
— Хорошо,— согласился тот,— я, значит, в дорпрофсоже работал. Ну, вызвали меня. Говорят, надо здесь остаться. Коммунист я, сами понимаете, согласился. Другие отказывались. У каждого, понятно, своя причина. А у меня не было причины — вот и остался... Немного страшновато было. Знаете, с людьми же работал... То путевку не дашь, то еще что. Ну, сами понимаете, обижаются. Да я, вероятно, не о том. Вот что потом произошло. Двое наших, когда город уже загорелся, последним эшелоном выехали. Я и сам хотел, но побоялся. Оставляли же меня тут, а я вдруг уеду. Ну, еще Клава Мелешко осталась, Петриков, Любченко — из тех, кого я знаю. Клаву арестовали и повесили на железнодорожном мосту. Кто выдал — не могу сказать. Любченко в Полоцк уехал. Там у него теща живет. А Петриков пропал. Ему еще хуже, чем мне. Сами знаете — секретарь. Выступал тут на каждом митинге. Не дай бог, кто увидит, нигде уже не спрячешься. Он тут всего дней пять жил, не больше, потом пришел ко мне и говорит: "Я, Андреевич, на Понизовье пойду, в Кужлянье". Ходил я в то Кужлянье, но не нашел его. Наверно, по дороге немцы убили. Вот я и ожидал, все надеялся, что кто-нибудь появится.
"Спасибо тебе, хороший ты человек,— подумал Ланге.— До войны тебя, видать, не очень уважали. Больше уважали тех, кто языком болтал. А ты вон каков".
— Что вы умеете делать? Может, фотографировать или столярничать?
— Да почти ничего. Табуретку кое-как сделаю, понятно. А разрешите узнать, зачем вам...
— Надо же как-то легализоваться. Под домом в подвале сидеть любой сможет.
— К немцам на работу идти, значит?
— И работать не как-нибудь...
— Говорили нам об этом. Только не просто у них доверие завоевать.
— Это само собой разумеется. Но необходимо. Знали бы вы какое-нибудь ремесло, открыли бы для вас мастерскую.
— А сапожное не подойдет? Я когда-то хорошо ремонтировал обувь. Сам я ФЗО кончал.
— Почему же вы сразу не сказали? — удивился Ланге.
— Я и сам не знаю. Как-то неожиданно все.
— Придется привыкать...
— Мне лишь бы в подвале не сидеть.
Для получения патента не потребовалось много времени. Городская управа охотно их выдавала. Через какую-нибудь неделю Соловьев уже считался владельцем сапожной мастерской с правом пользоваться услугами подмастерья.
Но это было только начало. Ланге хотелось наладить связь о другими подпольными группами, действующими в городе. А они, безусловно, были. Ночью вдруг сорвались с причала плоты, как бритвой срезали единственный через реку понтонный мост. Вскоре загорелись стога сена. Потом кто-то пытался поджечь хлебозавод. Часовой поднял тревогу, и пожар погасили.
Невидимая цепочка связывала все три диверсии с одной и той же боевой группой. Но где она притаилась? Кто же эти смельчаки, уже осуществившие три боевых операции?
Ланге злился, что не удается напасть на верный след, и радовался: конспирация у подпольщиков отличная. Тем сильнее хотелось встретиться с этими людьми.
Неожиданно пришла тревожная весть от Людмилы — немцы создают в городе свое подполье. Поиски пришлось прекратить. Теперь очень просто напасть на след провокатора.
Рискуя жизнью, Ланге дважды устанавливал связь с центром. Торопливо передавал сведения, потом отходил по заранее намеченному маршруту: рацию могли запеленговать.
Город не подходил для постоянной работы. А тут как снег на голову свалилось еще одно событие. О нем много и крикливо писала местная газетка.
Ночью был убит бургомистр города, немец по происхождению и, вероятно, давний резидент германского абвера. Начались облавы, аресты, а вокруг города, на магистралях, дорогах и даже на тропинках, возникли охранные посты.
Через старого железнодорожника, который свел Ланге с Соловьевым, Карл Эрнестович смог создать на железной дороге группу разведчиков. Была она малочисленна, неопытна, но годилась для выполнения простейших заданий.
Ланге собирался покинуть город. Помогла Людмила Герасименя. Она посоветовала перебраться в Ковали к Михасю Ланкевичу, которого она встретила на совещании старост.
Ветреным дождливым днем Карл Эрнестович побывал в Ковалях, расспросил у старосты о Михасе. Сведения, полученные им, удовлетворяли.