Немец снова заговорил и заусмехался:
— Ист гут шнапс. Их Африкан — пуф-пуф. Нах Рассия, коммунист — пуф-пуф. Война — капут. Их нах гаузе. Их цвай тохтер — дочка. Ферштейн? Их презент пан староста. Понимайт? По-о-о-дарок.
— Ага, пан, понял, это мне подарок. Данке, господин, большое спасибо.
Немец улыбался, похлопывая Остапа по плечу. Люди осмелели, плотно окружили его. Он вынул из кармана еще одну пачку сигарет, стал угощать мужчин. Курево брали охотно.
— А что пан хочет? Вас, вас надо?
— О, я понимайт. Нужен картофель, мясо. Старост должен помогать. Ясно? Их лейтенант. Ферштейн? Зольдат куч шайт, гам-гам надо. Картофель будем брать. Мясо нужно. Ферштейн?
Люди загудели, отошли, оставив старосту с глазу на глаз с немцами. Издали слушали, чем закончатся переговоры.
— Пан, надо распоряжение, бумажка коменданта,— объяснял Делендик немцу.
— Комендант гут. Вас ист бумажка?
— А то, что без коменданта картошки не дам. Распоряжение нужно. Ферштейн? Комендант шрайбен распоряжение — бери. Никс шрайбен — катись к чертовой матери.
Немцы зашумели,— вероятно, советовались, что им делать. Делендик совсем осмелел. Размахивая руками, он терпеливо объяснял немцам, что картошки не даст. Женщины подбадривали старосту.
Лейтенант начал злиться. Он что-то кричал, но никто не понимал, чего он хочет. Разъярившись, он забыл все русские слова, выученные по солдатскому разговорнику.
— Пан лейтенант,— остановил его Делендик,— ты послушай, не кричи. Комендант говорит, что забирать без распоряжения никс гут. Таких мы будем задерживать и отводить к нему.
Остап красноречиво показал лейтенанту, как он отберет у солдат оружие и поведет их к коменданту. Лейтенант отстегнул кобуру. Тогда Делендик достал из шапки бумагу, подал ее лейтенанту. Тот долго смотрел, как расплываются под дождем буквы, потом скомкал бумагу, бросил себе под ноги.
Из машин выскочили солдаты, стояли, раскорячив ноги, с автоматами наготове.
— Ты будешь давайт картофель? — злобно спросил лейтенант.
— Нет, найн. Я пойду к коменданту, ферштейн? Комендант вас посадит вот, за решетку. — Делендик сплел пальцы, поднес к лицу и, круто повернувшись, побежал по полю.
Глухой выстрел вспугнул над лесом ворон. Кто-то из женщин ахнул, заглушив ладонью готовый сорваться крик. Делендик споткнулся, тихо, без крика опустился в борозду.
Немцы обступили людей, приказали грузить картошку. Люди работали торопливо, молча, украдкой посматривая туда, где лежал мертвый Делендик.
Набрав картошки, застрелив двух кабанов, с десяток овец, немцы на прощанье дали залп в воздух и уехали.
Михась тоскливо смотрел, как исчезают в потемках машины, кусал пересохшие губы. "Залечь бы в Борках и перебить бы всех фрицев!" Мысль о мести вызвала прилив бессильной ярости. "Винтовки ржавеют, а я сижу тут, как мышь нод амбаром. Когда-нибудь всех перебьют, как Делендика. Воевать надо, а не сидеть..."
Он пошел в деревню. В хате Делендика при тусклом свете коптилки женщины, обмывая покойника, рассматривали на его спине маленькую, как комариный укус, ранку. У печи рыдала жена Остапа. Под окнами и в сенях толпились люди. Полушепотом хвалили Делендика: о покойниках плохого не говорят.
Михась постоял несколько минут, раздумывая о превратностях судьбы человека. Кто знает, где настигнет тебя смерть? Теперь такое время, что можешь погибнуть в любую минуту. Перед смертью все равны — как говорят старики. Оно-то так. Но все же стародавняя мудрость где-то что-то не учла. Умирать надо гордо, не теряя своей чести. Это главное, если нет иного исхода. И еще: не ожидать бессмысленной смерти, спрятав голову, как страус. Кто убежит от своей тени? Только тот, кто спрячется в темном подземелье. Но и жить в подземелье невыносимо тяжело. Надо идти навстречу опасности, бурям и ветрам. Да, это единственное, что достойно человека.
Была уже темная ночь, и возвращаться домой не хотелось.
"Зачем? Спать, чтобы завтра снова бесконечно одолевали навязчивые мысли? Жить, чтобы выжить, или выжить, чтобы жить? Нет, жить, чтобы бороться. Бороться, чтобы побеждать. Побеждать, чтобы жить. В этом смысл".
Кто-то его окликнул.
— Кто там? — спросил он.
— Иди сюда...
Это был Лешка Лямза. Михась свернул на узкую, среди кустов крыжовника, тропинку. В конце ее, на огородах стояла Давгялова баня. Там, в предбаннике, мелькнул и пропал желтый огонек.
— Заходи, Михась.
Лешка открыл дверь, пропустил Михася. В предбаннике мидели Игорь Красневский и Микола Шлыченок. Вспотевшие и усталые, они отпиливали ствол винтовки.