— А винтовочки, молодой человек, зачем держишь?
Михась побледнел и похолодел от страха.
— Какие винтовки? Никаких винтовок я не видел. — Он лгал и чувствовал, что выдает себя своей растерянностью, неуверенным и дрожащим голосом.
— А те, что в предбаннике, под полом, разве не твои? Я, милый человек, многое знаю. И то, что вы мост взорвали. Ум у вас короткий, а язык чересчур длинный. Болтаете лишнее. А сейчас время такое, что слишком допытываться не станут.
Сапожник прибивал деревянными гвоздиками подошву, а Михасю казалось, что эти гвозди он безжалостно загоняет ему в сердце. В голове промелькнула было шальная мысль: тюкнуть сапожника табуреткой по голове — и концы в воду.
Карл Эрнестович поднял серо-голубые, сразу ожившие глаза и тепло, по-дружески улыбнулся.
— Да ты, хлопец, не пугайся. Хорошо, что я об этом узнал, а не немцы. Мне наплевать, что ты прячешь. Маму твою мне жалко. Ты перестань возиться с хлопцами и винтовки получше да подальше спрячь, а мы и забудем о нашем неприятном разговоре. Я, брат, умею тайны хранить, не беспокойся. Да и тебе не советую лишнего болтать. С девками про любовь говори, а не про политику. Ясно? Дошло до тебя? Все понял?
"Антонина проговорилась, — зло подумал Михась. — Мое счастье, что человек хороший попался, а если бы шпик..." От этой мысли все внутри похолодело.
— Спасибо вам, Карл Эрнестович,— проговорил Михась и тут же себя обругал: получается, все же признался, что винтовки его и что мост взорвал он. Смутился, не знал, что еще сказать, как выкрутиться из этого неловкого положения. — Только матери не говорите, — попросил он сапожника.
— Зачем ей говорить? Мы по-мужски все сами решили. Может, и по-мужски подружимся. Как ты на это смотришь?
Михась был согласен на все.
С того горького дня МИхася не покидало ощущение, что он попал в какую-то хитро расставленную западню. Что-то должно было произойти и не произошло. Неравная, странная дружба угнетала его. Но сапожник, казалось, забыл о том разговоре. Только пытливый, быстрый взгляд настороженных глаз говорил о том, что ничего не забылось.
Несколько дней Михась ходил как очумелый. И когда наконец успокоился, сапожник снова обратился к нему с просьбой.
Произошло это под вечер. Они пилили дрова. К закату небо прояснилось, мороз крепчал, холодный пронизывающий ветер обжигал голые руки. Работали молча, не разгибая спины, чтобы согреться. Михась думал, как он сегодня пойдет к Антонине, как они будут сидеть обнявшись, и вдруг почувствовал, что теперь им не о чем говорить.
Сапожник, словно угадав его мысли, спросил:
— Может, Миша, сослужишь мне одну службу? По старой дружбе. Товар мне нужен, а в город идти некогда.
— Что же, схожу, — ответил Михась,
— Тут, понимаешь, закавыка одна есть. Товар, сам понимаешь, краденый. А вдруг немцы поймают?
Михась задумался. То, что сапожник оказался обычным вором, его обрадовало. Бояться его не стоит. Парня до сих пор беспокоила одна мысль: сапожник работает на немцев и если на Михася не доносит, значит, имеет какое-то другое задание.
Михась подумал, что один раз службу сапожнику он сослужит, как говорится, баш на баш — услуга за услугу.
— Надо, чтоб не поймали, — ответил он.
— Это лучше всего...
Разговор оборвался, хотя Михасю не терпелось поскорей узнать, к кому надо идти за товаром и почему сапожник отправляет именно его.
Раньше ведь он ходил сам.
— Может, перекурим? — спросил сапожник и, не ожидая согласия Ланкевича, сел на колоду.
Он подал Михасю сигарету и, держа в горсти слабый огонек спички, дал прикурить.
— А где же теперь Тышкевич? — спросил он.
Михась чуть не отшатнулся от услужливо протянутых рук... "Это уж материна работа, — мелькнула мысль. — Хорошо, что она большего не знает".
Прикурив, Михась поднял голову. Сапожник прикуривал сам с безразличным выражением на лице, словно не он, а кто-то другой задал коварный вопрос.
— Бы про Ивана Анисимовича? Говорил, что за фронт пойдет. А почему вы спросили? — Он старался быть спокойным, и это ему, вероятно, удавалось.
— Мать говорила, что он хороший человек... Ну, давай еще поработаем.
Назавтра Михась пошел в город. Сапожник долго, терпеливо объяснял, где найти его друга, что ему передать. Почему-то заставил повторить, что он должен сказать, и только тогда вытащил пачку немецких марок.
— Купишь, хлопец, сигарет, а если спирта расстараешься — совсем хорошо. Сапожники, брат, любят выпить, — подмигнул постоялец.
Город показался Михасю более людным, чем тогда, когда ездил с Делендиком на совещание. На каждом шагу попадались немцы. Только они, казалось, никуда не спешили, штатские же ходили быстро и почему-то поминутно озирались. На Михася никто не обратил внимания.