— В горячке подхватила и несла хоть бы что, а теперь не подниму. — И, понизив голос, объяснила: — Хлеб делят. Хватают, кто сколько может. Кабы не услышала, ничего бы и не досталось.
Послышался надрывный рев быка. Оба вздрогнули.
— Чего он ревет? — спросил Михась.
— Легачи — холера им в бок — приблудного быка заграбастать хотели. Вырвался из-под ножа, все плетни переломал... Все людям мало. А ты чего вернулся?
— Немцы кругом.
— Боже мой, как жить будем? — мать опять нагнулась над торбой.
Михась отстранил мать и взвалил ношу себе на плечи.
Домой возвращались молча. Обоих угнетала настороженная тишина, которая изредка нарушалась ревом недорезанного быка.
Не зажигая лампы, Михась поужинал и лег спать.
Утомленное тело ныло, подошвы ног, натруженные дорогой, горели, словно Михась все еще вышагивал по горячему песку. Он лежал, закинув за голову руки, стараясь отогнать от себя роящиеся мысли. Их было много. Они цеплялись одна за другую, путались.
Сон подкрался неожиданно. Михась еще слышал далекую приглушенную речь матери, даже что-то отвечал ей сквозь сон.
Проснулся он неожиданно. Казалось, что даже не засыпал, потому что тот же глухой, но настороженный голос матери слышался с кровати:
— Сыночек, сыночек, проснись. Кто-то стучит.
И в самом деле, в тишине послышался осторожный звон стекла. Михась вскочил и, уже совсем проснувшись, подбежал к окну. Со стороны улицы виднелась фигура человека, прижавшегося к стене.
— Кто там? — спросил Михась, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Свой, открой, Ланкевич.
Голос казался знакомым. Михась хотел откинуть крючки с оконной рамы, но мать не разрешила.
— Не открывай, — шепнула она и уже громко, чтоб услышали на улице, спросила: — Кого вам надо? Чего вы к вдове ломитесь? С улицы долетел голос. Михасю показалось, что это голос Тышкевича, и он побежал отворить дверь.
Иван Анисимович остановился на пороге и молодцевато поздоровался.
— Наверно, не ждали? А я шел мимо, давай, думаю, загляну. Честно говоря, не надеялся, Миша, дома застать.
— Видать, из города идете? — спросила мать. — Как там?
— Горит...
— Зачем жечь — людям-то жить надо.
— Потом отстроим.
— Оно, конечно, так. Может, поужинаете?
— Кислого молока выпил бы.
— Найдется.
Иван Анисимович присел на скамью, подпер голову ладонями.
— Как же ты, Миша, живешь? — спросил Тышкевич.
— Какая теперь жизнь...
Мать, ставя на стол жбан, поддержала разговор:
— Теперь не о жизни думаешь, а о том, как бы только живому остаться.
— Ничего, перемелется.
— Не видно что-то. Говорили, немца на старой границе задержат, потом на Березине, а он уж до Двины допер.
Разговор не клеился. Слова нагоняли тоску. Михась старался угадать, зачем пришел Тышкевич. Встречались они последний раз год назад. Удивляло, что Тышкевич оказался здесь. Заведующий районо, коммунист. Неужели и он как Сухаревский?
Иван Анисимович хлебал и хвалил кислое молоко. Мать бесхитростно, по-женски, словно рассуждая сама с собою, выспрашивала, что же их ожидает завтра.
За окном, во дворе, не умолкая, трещали кузнечики, а по ту сторону дороги, в болоте, неутомимо квакали лягушки. Запах сухой перегретой солнцем земли проникал в хату.
Тышкевич отодвинул от себя жбан, еще раз похвалил молоко и, обращаясь к Михасю, не то спросил, не то обрадованно отметил:
— А я думал, что ты на восток подался...
— Хотел было, да вернулся.
Мать перебила, поспешно вступая в разговор:
— Что уж ему, если и вы, Иван Анисимович, остались. Бог даст, все обойдется. Школы всегда будут.
Михасю было неловко от такого намека матери, но он нетерпеливо ждал, что ответит Тышкевич.
Иван Анисимович не спешил. Он вынул папиросу, долго мял ее в пальцах, потом так же неторопливо прикурил. — Пожалуй, ни мне, ни Михасю в тех школах работать ие придется.
— Михась еще и плуг не забыл.
Тышкевич крякнул и закашлялся.
— Учили вы его, учили, а теперь — за плуг. Ничего, он уже и учителем будет, а может, инспектором или наркомом.
— Дай-то бог, — откликнулась мать и пошла стелить постель.
— Может, на завалинку выйдем? — предложил Михась.
Ему хотелось побыть наедине с Тышкевичем, спросить, что тот намерен делать. Но как только они сели на завалинку, Тышкевич ошеломил Михася вопросом:
— Что ты, Михась, думаешь делать?
— Кто знает, что буду делать завтра, — степенно ответил он.
— Давай без хитрости, — оборвал его Тышкевич. — Может, поверил, что немцы Москву заберут? Советский Союз вплоть до Урала захватят? А... вот что...