Макар стеснялся спускать брюки перед этой милой, перепуганной девушкой. И еще теперь, вспоминая, сгорал от стыда.
Ему приятно сейчас было вспоминать свои беззаботные детские годы. Вся дальнейшая жизнь, вконец исковерканная бесчисленными невзгодами, казалась дурным сном. Словно и не жил, а если жил, то неизвестно ради чего.
Тогда, добиваясь, чтоб его отвезли в Тишковку, Макар надеялся, что прибежит Ядвися, пожалеет. На большее он не рассчитывал, знал, что Ядвися никогда его не любила, а только жалела. Но случилось так, что на второй или на третий день Ядвися исчезла. Печальную весть принесла мать Макара, которая долго плакала, вытирая глаза подолом юбки. И Макар вдруг почувствовал, что остался на свете один. Он радовался тогда, вырвавшись из тюрьмы на волю, а эта воля оказалась хуже камеры-одиночки.
В сенях послышались голоса. Макар, повернув голову, увидел, как бочком протиснулась в хату худенькая постнолицая старушка. Стоя у порога, она перекрестилась на иконы и сказала веселым голосом:
— С нами Христос ныне, присно и во веки веков. Аминь...
За незнакомой старушкой стояла мать, скрестив руки на груди. Макар с любопытством наблюдал за старухой. В ее облике было нечто располагающее.
— Да это и есть твой сынок? — спросила она у матери. — Хороший человек, по глазам видно, что спокойный и душа у него ангельская. Глаза, моя милая, как вода в роднике. В них все отражается.
Мать затопила печку, напарила каких-то трав, и старушка долго обмывала его тело настоем, потом укутала Макара в мокрые полотенца. То ли от этого, то ли от чего другого, но он вскоре встал на ноги.
С того времени Макар начал ходить к баптистам. Искал у них забвения от несправедливостей и бед, одолевавших его в последние годы. Слушал проповеди каких-то незнакомых людей, которые появлялись на день-два и исчезали. Говорили проповедники красиво, и Макар думал, что слова их чистой воды правда. "Если бы все люди на земле, — думал он,— поверили в бога, полюбили ближних своих, как себя, не было бы на свете горя".
Однажды он возвращался с моленья. Медленно, словно нехотя, падал мелкий снег. На западе, сквозь негустую пелену тумана, просвечивало небо. Там, на самом горизонте, снег казался розовым и ярко горел в солнечных лучах. Макар впервые за этот год почувствовал спокойную красоту природы.
Дикий крик и хохот испугали его. Он торопливо сошел с дороги в снег, увидев перед собой задыхавшуюся конскую морду, расписной возок и каких-то пьяных, крикливых людей. Опомнившись, Макар сразу их узнал.
— Ура! Хлопцы, вот он!
Забудька соскочил с возка, обхватил Макара сильными, как клещи, руками.
— Крестничек мой, сукин сын, где тебя черти носят?
Макар пытался освободиться из тугих объятий и не мог.
С возка соскочил Агрызка и тоже полез обниматься.
— Мне домой надо, — смущенно залепетал Макар, все же немного обрадованный этой встречей.
Злиться теперь было грешно. Закон есть закон, а согласно ему надо прощать обиды даже врагам. Забудька тащил Макара в возок и что-то бормотал пьяным, непослушным языком. И Макар сдался.
Гостили они на хуторе. Хозяин — подвижной, жуликоватый старовер, с густой широкой бородой — угощал по-царски, поставив на стол сразу ведро самогонки. Макар попытался отказаться, угрюмо объяснил полицаям:
— Мне, браточки, вера теперь не разрешает за губу закладывать.
Забудька хохотал, посчитав отговорку Макара обыкновенной шуткой. Хозяин же, очевидно, принял слова Сидоренка за правду. Обняв Макара, он горячо убеждал:
— Вера ведь у нас одна, Христова. А Христос-то, бог наш, сам пил в Канне Галилейской. Опять же причастие — это вино и хлеб, ведь сказано в священном писании: вино — кровь моя, хлеб — тело моё...
Макар слушал хозяина и удивлялся: только поверни священное писание, и все оправдаешь. Подумал и начал опрокидывать в рот стакан за стаканом, не отставая от других, не чувствуя хмеля.
Очнулся он с тяжелой головой. Словно сквозь туман, вспомнил вчерашнюю гулянку, яростный спор с хозяином о религии, какую-то нагловатую девку, что все лезла целоваться, дикую стрельбу в лесу по Агрызковой шапке, бешеную скачку на лошадях, тусклый огонь фонаря и вопли человека, которого бил Забудька.
Он лежал на соломе в полицейской комнате. Рядом спали остальные. В углу стояли винтовки, а из-за двери слышался чей-то стон. Макар напился вонючей воды из ведра. Голова еще сильнее разболелась. Попытался разбудить Агрызку, но тот спал мертвым сном. Тогда Макар отворил дверь, заглянул в соседнюю комнатку, где когда-то провел свою первую ночь в полиции. Обросший, взлохмаченный человек вскочил на ноги, испуганно забился в угол.