— Не человек — золото. А какой работник! Аккуратист, и никогда слова плохого не скажет.
После ужина, когда Чабановский с Коршуковым вышли на улицу и любовались яркими во тьме звездами, прибежал Ленька Выганец, тот черноволосый сибиряк, что упросил когда-то Ядвисю забрать Чабановского из лагеря.
— Не нравится мне этот тип, — начал он, не поздоровавшись. — Не могу его видеть, и весь сказ. Начнет про плен, ну точно о чужих слов. Похоже, сам и не был там никогда.
— Думаешь, на след напали? — спросил Чабановский.
— Черт его знает...
Коршуков зябко повел плечами и предложил пойти в хату.
Когда вошли и сели в темноте рядом на сене, Коршуков проговорил:
— Я теперь во что хочешь поверю. Подлости человеческой нет пределов. Мне бы с ним потолковать с глазу на глаз.
— Это ни к чему, — отрезал Чабановский. — Не могли немцы о нас пронюхать. Случай.
- А мы за ним понаблюдаем, — пообещал Выганец.
Дней пять было спокойно. Потом опять пришел Ленька. Утром. Лег на сено, раскинул руки.
— Застукал я его, эту сволочь. Сегодня он под окном вашей хаты стоял. Все к чему-то прислушивался.
— А мы ведь до поздней ночи не спали, — сказал Коршуков.— Все решали, что дальше делать.
— Ну, а разве я не говорил вам? Теперь придется сматывать удочки.
— Без паники, — остановил его Чабановский. — Он еще дома? Кто следит?
— Василь с Андреем.
— Иди к старосте, уговори, чтоб задержал его. Пускай посадит куда-нибудь, а сам попросись сходить в полицию. Мы с Коршуковым будем ждать тебя за лесом. Ну живо!
Выганец выскочил из хаты, грохнув дверью.
Откинув подушку, Чабановский достал парабеллум, заглянул в ствол.
— Впервые эта штучка сослужит святую службу, — сказал он задумчиво.
— Полагаешь — лазутчик?
— Там будет видно. По всему чувствуется — не наш. Позови Владека.
Еще через полчаса Коршуков и Чабановский задворками выбрались в густой ельник.
Ленька нашел их на условленном месте. Оба, ожидая его, посинели от холода. Легкие немецкие шинели грели плохо.
— Ну как там? — нетерпеливо спросил Чабановский.
— Сидит как миленький. Испугался.
— Сейчас Владек подъедет. Мы его в Баравуху за конем послали. Немцам не положено пешком ходить.
Топтались на месте, чтоб согреться. Слушали звонкую морозную тишину. Низовой порывистый ветер гнал поземку, наметал курганчики снега у кустов и кочек.
Наконец подъехал Владек. Чему-то усмехнулся.
— Вылитые фрицы,— говорил он, оскаливая белые зубы и вылезая из саней.— Аж страшно на вас смотреть.
— Поедешь на торфопоселок,— приказал Чабановский.— Коня надо сегодня же отдать хозяину.
Ленька сел за кучера, натянул вожжи. Лениво махая хвостом, конь неохотно брел по заметенной дороге.
— Тебе, Станислав Титович, придется молчать. Мы с Ленькой говорить будем.
— Я с ним потом поговорю,— пообещал Коршуков.— Меня очень интересует, что этот человек в свое оправдание скажет. По-моему, ежели удалось тебе выбраться от немцев, тикай подальше, чтоб сам черт не нашел...
Пьяноватый с самого утра староста выбежал во двор без шапки. Злой северный ветер взлохматил редкие седоватые волосы, оголил белую лысину.
— Не сбежал задержанный? — спросил Ленька.— Видишь, сами господа офицеры заинтересовались. Где он?
— В бане сидит. — Староста, не сводя взгляда с Коршукова, сказал Леньке: — Ну просто диво, как этот сутулый немец на тишковского председателя похож. Как две капли воды.
"Узнал, холера",— удивился Коршуков.
Вчетвером они пошли через огород к бане.
Ленька, отбросив кол, крикнул в предбанник:
— Эй, выходи!
Окруженец вышел, прищурив глаза от яркого света. На его лице ни тревоги, ни страха. Он пошел впереди, слегка сутулясь, но по-военному твердо ставя шаг.
— На партизана он не похож,— сказал Чабановский Леньке по-немецки.
Тот ответил, сразу поняв хитрость Чабановского:
— Господин офицер, я ничего не знаю. Это ведь староста приказал мне пойти в полицию.
Окруженец не реагировал на их слова. Приблизившись к саням, он смотрел, как по одному подходят немцы, староста и Ленька. Взгляд у него был ко всему безучастный, как у осужденного на смерть.
"Ошибся Ленька,— подумал Чабановский.— Что делать, если выяснится его невиновность? Придется в группу зачислить".
Задержанного привязали к саням веревкой. Он то бежал трусцой, когда Ленька подгонял коня, то шел следом, тяжело дыша, и уже не безразлично, а с затаенной ненавистью, злобно смотрел на своих мучителей.