Теперь Витинг был доволен: фрейлейн Людмила оказалась незапятнанной, и доверие, оказанное ей Витингом, еще больше приблизит девушку к нему.
В заботах незаметно наступил вечер. Гости собрались точно в шесть. Пили, произносили тосты и речи, но ожидаемого веселья не было. Даже по-светски утонченный Зигфрид фон Лейме-Тротше говорил что-то банальное, хотя и со свойственным ему остроумием.
Когда ужин закончился и обрадованные гости разошлись, Витинг отпустил адъютанта и переводчицу. Они остались с Зигфридом вдвоем в большом неуютном кабинете. Оба сидели в огромных неудобных креслах за маленьким столиком. На нем — пачка сигар, маленькие ножницы и две пепельницы. Посредине стола горела свеча, прозрачный стеарин стекал на медный тонконогий подсвечник.
Закурили. Витинг мучительно думал о том, какую тему беседы предложить гостю. Не нашел ничего лучшего, чем охота в Тироле.
Зигфрид лениво сосал сигару. На тонком костлявом пальце с длинным ногтем сверкал перстенек с маленьким, как капелька росы, бриллиантом.
— О, это в самом деле чудесно, Отто. Разрешите мне так называть вас? Но придется ли нам снова будить горы Тироля охотничьим рогом?
Он улыбнулся, и верхняя губа еще больше приподнялась.
— Вам не очень подходит пессимизм, Зигфрид,— осмелился Витинг назвать фон Лейме-Тротше по имени.
— Война, господин комиссар.
— Война вечно не бывает.
— Вы правы. А вы не задумывались, Витинг, почему вдруг останавливается машина, идущая со скоростью сто километров, и что в таких случаях чувствуют пассажиры?
— Если машина неожиданно останавливается — это авария, катастрофа.
— Мы, Отто, остановились под Москвой...
Витинг вдруг почувствовал, что те однообразные и туманные сообщения с фронта, какие он вот уже который день читал, означают нечто большее, чем ему казалось.
— Это что-нибудь серьезное?
— Разумеется, дорогой Витинг, наш разговор останется в этой комнате. Я искренне уважаю вас как друга и как школьного товарища генерала Зимеринга.
"А какое отношение ко всему этому имеет Зимеринг? — подумал Витинг.— Ах, так они доверяют друг другу. Ну, понятно..."
— То, что мы остановились, может перерасти в нечто более серьезное,— продолжал фон Лейме-Тротше.
— Я надеюсь, что фюрер не допустит,— осторожно произнес Витинг.
Фон Лейме-Тротше отряхнул пепел в хрустальное блюдечко, в котором отражалось дрожащее пламя свечки.
— Дорогой Витинг, вы переоцениваете... Есть две силы, способные решить судьбу нации: армия и партия. К сожалению...— Он запнулся и, чтоб заполнить эту неприятную паузу, затянулся дымом.
Витинг молчал. Он почувствовал, что фон Лейме-Тротше чего-то недоговаривает и не потому, что не доверяет ему, Витингу.
— Я, как и вы, Витинг, бесконечно предан своей нации, родине и великой миссии, выпавшей на долю германского народа. Национал-социализм пробудил дух нации перед угрозой всемирного коммунизма и анархии. Однако, дорогой Отто, перед этой угрозой мы не имели права воевать на два фронта. И потом... потом аморальность... Вы понимаете, Отто, я хочу сказать, что для достижения одной и той же цели могут быть разные средства.
— Вы думаете, что мы слишком безжалостны?
— К сожалению, Отто... На Западе не пойдут нам навстречу, пока не будет гарантия, что трезвость и рассудительность стали основой нашей политики.
— Наше командование настроено оптимистично.
— О-о-о! Безусловно. Кто-нибудь все же окажется виноватым.
— Так бывает всегда...
— Мне приятно, Отто, что мы понимаем друг друга. Излишняя вера ослепляет, не правда ли?
— Трезвость — отличительная черта немцев.
— Пожалуй, не нынешних. Понятно, немцы в этом не виноваты.
— Несомненно,— согласился Витинг.
— Трезвость должна победить.
— Хочется надеяться.
Зигфрид фон Лейме-Тротше, посидев еще немного, стал собираться в отель, где ему еще с утра приготовили две комнаты. Адъютант Витинга пошел проводить господина инспектора до машины.
Отто Витинг прошелся по комнате. Что-то тревожило его. И вдруг его пронзила страшная догадка: его втягивают в заговор против самого фюрера.
Он сел в кресло, пораженный этим открытием. Боже, надо немедленно что-то предпринять. Позвонить Ютнеру? Но кто такой Ютнер? И чем это все кончится? Лучше бы не оставался этот фон Лейме-Тротше.
"Спокойно, Отто! Торопиться никогда не следует,— успокоил он себя.— Эти титулованные особы имеют острый нюх".