Со стороны леса уже протянулись на землю густые и холодные тени, похожие на пики. Казалось, они вот-вот поднимутся с земли, пронзят его грудь. Из лесу веяло прохладой и сыростью. Коршуков отвернулся, ища глазами пристанища. Перед ним лениво плескалось озеро. В небе тускло светил щербатый месяц. Он был едва виден в лучах солнца, как далекий след на свежем снегу. Но он что-то напоминал. Что? Ага, как раз и тогда всходил месяц и так же, как теперь, три огненных столба пронзали тучу... Коршукова везли сватать......Женился Коршуков не по любви, а с горя. В один год умерли отец, мать и старшая сестра — первая работница в поле и дома. Станиславу тогда было неполных шестнадцать лет. А хозяйство, что ни говори, исправное: коровы, конь, овечки, куры, утки. Зимой еще помогала тетка, а весной пристала не на шутку — женись, и весь разговор. Станислав запечалился, стыдился — какой он жених.
Но и другого выхода не было. Одному с хозяйством не управиться.
— Ладно, жените, — сказал он и покраснел.
Тетка обрадовалась:
— На этой неделе и обкрутим. Сам знаешь, людям теперь не до свадеб — сеять надо.
— Поступайте, как знаете, — согласился Коршуков.
Вечером он долго думал о своей женитьбе, старался представить себе жену и не мог. В голову лезла всякая чушь.
Назавтра он сказал тетке:
— Уж если жениться, так посылайте сватов к Мазовецким.
Тетка застонала, отмахивалась руками, словно отгоняла пчел.
— Совсем рехнулся хлопец. Кто за тебя отдаст Агнеску? Она ведь богачка, да к тому же еще совсем дитя. Тебе, Стасик, хозяйка нужна, чтобы работать могла, а не с куклами играть. Я тебе сама жену подыщу...
Теперь Станиславу было все равно, кого приведут ему в дом. А тетка нашла девушку из пригородных мещан — какую-то свою дальнюю родственницу.
...Тогда она была высокая — на голову выше Коршунова — девка, здоровая, с карими, навыкате глазами. Коршунов ее боялся. Альбина почему-то все хмурила рыжеватые брови, кричала на него, как на мальчишку. Да он тогда и был мальчишкой.
Мужчины грубо посмеивались над ним, предлагали свою помощь. Коршуков отмалчивался, замыкался в себе, старался не бывать на людях. Тянул опротивевшую лямку усердного хозяина. С ним никто, понятно, не считался. В деревне все решали с Альбиной.
Через четыре года немилой, надоевшей жизни Коршукова призвали в Красную Армию. Альбина всю ночь проплакала на его груди, но Станислав знал, что она жалеет его работящие руки. В армию он шел с радостью.
Полтора года пролетели, как добрый сон. Надо было возвращаться домой. Коршуков подумал, подумал и остался на сверхсрочную.
Еще один год пролетел незаметно, а потом как снег на голову свалилась Альбина со своим двоюродным братом Василем Сухаревским. Альбина плакала, слюнявила платок, упрашивала Коршукова вернуться домой. Сухаревский тем временем обивал пороги начальства.
Они добились своего. Обратно ехали втроем. Коршуков исподлобья следил за женой. Она, кажется, раздобрела и словно помолодела, но была все такой же — чужой ему и далекой.
Сухаревский советовал домой не возвращаться. Что там делать, если, по всему видать, скоро начнут создавать колхозы. Коршуков не возражал, не упрямился.
Он устроился на инструментальной фабрике. Работал как вол, по двенадцать часов в сутки не выходя из цеха. Как ударнику, ему дали квартиру. Альбина стала горожанкой. Говорила по-городскому, читала старые истрепанные романы, ухаживала за четырьмя пушистыми кошками. Детей у нее не было.
В числе двадцатипятитысячников зимою тридцатого года Коршуков поехал в деревню, домой. Альбина осталась в городе. Пути их медленно расходились, и никто не жалел об этом, Коршукову просто не хватало времени думать о жене. Работал он тогда в МТС.
Однажды — это было в разгар жатвы — его вызвали в райком. Заседание затянулось, и он решил переночевать у Альбины.
Она открыла ему дверь и растерянно отступила. Из спальни вдруг долетел басовитый мужской голос: "Аля, кто там? Не за мной ли?"
Коршуков опешил, посмотрел на жену с изумлением. Этого он не ожидал. Захотелось увидеть того чудака, что погнался за этой перезревшей кралей. Рывком открыл дверь. На кровати с газетой в руках лежал толстый лысоватый человек. "Где я его видел?" — подумал Коршуков.
Альбина вошла следом, взяла со стола папиросу. Руки у нее дрожали. "Чего боится? — удивился Коршуков. — Я разве против. Пусть живут".
— Ага, понятно, — сказал лысоватый. Челюсть у него отвисла, словно сразу отяжелела. — Надеюсь, как культурные люди, мы поговорим без всяких эксцессов.