"Вот кто это — адвокат Люлин", — вспомнил Коршуков.
— Я ничего, — торопливо, словно извиняясь, сказал Коршуков. — Я за вещами пришел.
Минут через двадцать он вышел с чемоданом на темную лестничную площадку. Альбина догнала его, взяла за рукав.
— Ты бросил бы меня, все равно бросил, — говорила она. — Ну, еще пять-шесть лет...
— Я не против, — ответил Коршуков и торопливо пошел вниз по лестнице.
Дней через пять его послали в Тишковку уполномоченным сельсовета. Работы тогда хватало. Тишковский колхоз едва скрипел, вот-вот развалится. А родная Коршукову Ходынка по-шляхетски, напоказ, жила весело и шумно. Жизнь, как на чашах весов, то поднималась к колхозам, то опускалась в прошлое, к единоличной деревне. Коршуков воевал за колхозы... Победил... И вот теперь все пошло прахом.
...Женщины принесли первые надои. Жена Туркова, небольшого роста, стройная, как девушка, выливая молоко в молокомер, сказала низким грудным голосом:
— Станислав Титович, что же это делается? Надои все растут... Не стрясись война, залились бы молоком. Это ведь от одной только Ласки...
Коршуков бросил взгляд на рейку молокомера. Одиннадцать литров! Вот так Ласка! Не будь войны, получила бы нынче на выставке золотую медаль.
Эту Ласку он маленьким теленком привез из племхоза, выходил ее. И не напрасно старался — была бы рекордсменка. Шестой теленок от нее ходит в стаде, и все породистые, в мать. Да и все стадо — не простушки, а холмогорки, буро-красные латвийки. Что ни корова — биография. А Лешка говорит — бросить. Он не наживал. Ему говорить легко. Ничего он не понимает. Такое стадо вырастить, нужен не один год. Бросить — просто.
Легкой походкой подошла с ведром Ядвися. Длинные брови аккуратно выщипаны, подкрашены карандашом. В глазах искринки смеха.
— Чего хмуришься, председатель! Моим бабьим умом понимаю — домой возвращаться нечего. Будем кочевать, как цыгане. Больно уж мне понравилась такая жизнь.
— Выливай молоко, — устало проговорил Коршуков, но как-то сразу повеселел.
Потом однообразно гудел сепаратор. Женщины ведрами носили молоко. Коршуков вел учет. Все шло, как обычно, в строгом порядке. По привычке люди работали дружно. Только Лешка ленился и время от времени поглядывал на озеро.
Коров подоили, когда совсем стемнело. Женщины сразу сбегали на озеро, сполоснули подойники, потом начали раздеваться. В темноте белели их фигуры. Слышался смех, веселая возня.
Парни тоже спешили закончить работу. Не терпелось и им поскорей окунуться, смыть горячую въедливую пыль. Но Коршуков снова нашел занятие — надо пересчитать стадо, напоить ягнят.
За последние дни тишковское стадо выросло вдвое. По пути домой встречалось немало брошенного колхозного скота. Коршуков каждый рае ворчал, ругался: "Хозяева, лихо их матери, побросали скот! А что они будут делать, когда наши вернутся?" Вместе с парнями Коршуков отбирал лучших коров и овец, присоединял к своему стаду.
Пока считали скот, женщины приготовили ужин. Ели под звездным небом. После ужина Коршуков прилег на возу лицом вверх. Над головой двоился Млечный Путь, мигали звезды. "Ночь, а тепло. Весна была дождливая, холодная. Теперь же теплынь. Наверно, в полях наливается рожь и пшеница тянется кверху! Давно не бывало такого лета. Начался ли сенокос? Ефим, правда, человек солидный, но и над ним хозяйский глаз нужен. Ничего, завтра буду дома, ежели что не так, подправлю. Сено подальше от дорог стоговать надо. Немцы по дорогам отступать будут и со злости чего не сделают. А такое стадо прокормить не шутки! Коров в лесу пока спрячем, в Ходынском рву. Черта с два их немцы найдут. А там осенью и наши подоспеют. Вот тогда пусть позавидуют те, кто весь скот разбазарил. Хватит и государству и колхозу".
О себе Коршуков не думал. "Не так страшен черт, как его малюют. Переживали и не такие напасти. И немцев переживем. Галай после войны шуметь будет. Конечно, будет. А я ему козырного туза на стол. Кто в районе столько скота сберег? Никто. Ага! Думаешь, легко было такое стадо сохранить? А сохранил все же, верил, что немцы долго не продержатся. Хозяйство разрушали те, кто в победу не верил. А я верю. Наполеон тоже пер на Москву галопом, а назад удирал еще быстрее. Гитлер не Наполеон. Котенок он против льва".
От таких мыслей становилось светлее и спокойнее на душе. Он, Коршуков, умеет предвидеть. Хозяину иначе и жить не стоит. Какой ты хозяин, если дальше своего носа не видишь. А он, Коршуков, видит. Это Лешке решить все очень просто. Он на всем готовом рос.