— Эх, Вера, Вера... — покачал головой Тышкевич.
— Выстоим! — бодро ответил Валенда..
— Уж лучше помолчи, Валенда,— оборвал его Тышкевич.— Ни черта ты не понял.
Валенда обиделся.
— Хорошо, что ты понимаешь. Университеты не все могли кончать. Кому-то и в обозе горб приходилось гнуть.
Спор как неожиданно возник, так неожиданно и погас. Люди, недовольные друг другом, лежали молча. Валенда громко сопел — злился.
Тышкевич смотрел в небо, затянутое бурой тучей дыма. Вчера над городом оно было светло-синим. И ничто, кажется, не предвещало беды. А сегодня с утра город загорелся. Говорят, три фашистских танка ворвались на окраину и кто- то поторопился отдать приказ истребительному батальону поджечь город. Было обидно, что он горит, когда немцы еще где-то километрах в тридцати от него. У Тышкевича на глазах навернулись слезы. Он незаметно их вытер. "Прусовой не понять меня,— подумал он.— Молодые — они на готовое пришли. А я помню, как закладывался фундамент каждой фабрики. И не потому я начал с нею говорить, что сомневаюсь. Больно мне. Больно и горько. Так больно, что сердце сжимается... Она не знает, как трудно все начинать сначала. А я знаю. Она просто наивна. Девчонка еще".
Ему казалось, что он понял нечто важное, то, что поможет ему разобраться в происходящем...
На полянке появился четвертый человек, которого они ждали,— Галай. С каждым он поздоровался за руку.
— Коршуков не приходил? — спросил Галай. — Жди, придет он...— ответил за всех Валенда.
— Придет. Станислав Титович человек аккуратный,— сказал Галай и присел на траву. — У Тишковки, слышал, немцы десант высадили, наверно, потому Коршуков и задержался.
— Дождемся, что тут десант высадят,— угрюмо ворчал Валенда.— Надо как можно скорей прятаться, а то тепленькими в их руки попадем.
— А у тебя разве на лбу написано, что ты подпольщик?
— Схватят, тогда доказывай, что не верблюд.
— Что же ты предлагаешь?
— Надо выяснить, дома ли Коршуков. Может, и ждать не имеет смысла.
— Ну вот и сходишь в Тишковку,— спокойно проговорил Галай.
Валенда растерялся. Пускай бы Прусова пошла за Коршуновым, так нет же — его посылают. Надо было соваться с этим... Он медлил...
— Давай, Виктор Васильевич, иди. Но смотри, будь осторожен.
Валенда пошел. Медленно потянулось время.
Говорить было не о чем. Да и что скажешь, когда все вокруг гррит и черный густой дым застилает небо, когда бесконечно отступают войска, а по дорогам и полям бредут и бредут беженцы.
А тут еще Коршуков где-то задержался. На него это не похоже — аккуратист.
Под вечер людская волна на дорогах уменьшилась. Немцы постепенно прекратили обстрел, и вдруг, стало совсем тихо и пустынно.
Возвратившийся Валенда злорадно объявил:
— Смылся ваш Коршуков. Зря ожидаете.
— Как смылся? — не понял Галай.
— Коров, видите ли, в тыл погнал.
Эту новость каждый воспринял по-своему. Прусова хрипло выругалась и, вероятно, от стыда закрыла лицо ладонями. Тышкевич недоверчиво посмотрел на Валенду: не напутал ли он чего? Один Галай, казалось, не удивлялся. Он даже улыбнулся.
— Смеешься,— возмутился Валенда.— А воевать с кем будешь, если все так же, как Коршуков, начнут убегать?
— А я и не держу,— спокойно ответил Галай.— Можешь хоть сейчас уходить...
Валенда, смутившись, подумал: "Знаю я тебя... Только заикнись, что не хочешь во вражеском тылу оставаться, ты не так запоешь..."
— Тебя не то беспокоит,— продолжал Галай,— что вчетвером остались, а то, что не ты коров погнал.
— Коршуков — сволочь, дезертир,— начала Прусова.— Таких мало из партии гнать — расстреливать надо...
Галай взглянул, на Прусову с нескрываемым сожалением, потом посуровел:
— Сперва надо разобраться, а потом стрелять. Вот что, товарищи, митинговать нет времени... И еще, давайте сразу договоримся: не завидовать тем, кто хочет войну в тиши пересидеть, Для коммуниста — это смерть. И поверьте мне, никого из вас я не стану упрашивать оставаться в тылу, У нас хватит честных.
"Правильно, ничего не скажешь,— подумал Тышкевич,— в партийное подполье силой не тянут. Это же не профсоюзный субботник. Тут совесть надо иметь".
Галай встал, прошелся по поляне. На западе в багровой дымке садилось солнце, его яркие лучи, словно пики, пронизывали черную тучу дыма. Где-то вдалеке грохотали танки, чьи — не угадать. Галай прислушался к их рокоту и обратился к Тышкевичу:
— Хочу сказать тебе несколько слов.— Они отошли в сторону.— Коршуков далеко со своими коровами не уйдет. Видишь, как немец прет, Вернется он в Тишковку, попомни мое слово. Ты к нему сходи. Пусть попробует — устроиться к немцам на работу.