Под бинтами чесалось тело.
Баталов слышал: это признак того, что рана заживает. Он радовался и надеялся быстро подняться на ноги. После полудня его обычно знобило. Все плыло перед глазами, и сухой нестерпимый жар обжигал лицо. Лихорадка иссушала силы, как жаркий летний день сушит росу. А жить хотелось. Шурочка то появлялась перед глазами, то исчезала. Где-то далеко-далеко, словно шмелиное гуденье, слышался говор товарищей. Появился комбат, приложил ко лбу руку.
— Опять капитан бредит.
— Скорей бы туда или сюда.
— Махнули бы мы, но жалко его.
...У пушки огромный ствол с черной бездонной пастью. Пушка целится в Баталова, и пасть угрожающе надвигается, закрывая собою небо, лес, поле... Из нее вырывается сноп искр. И снова в него прицеливается пушка, но уже издалека. Ворочает длинным хоботом, и вот уже поймала его на прицел... Выстрела не слышно, но красное ядро — большой огненный шар — медленно летит. Вот оно рядом, остановилось, словно раздумывая, что делать. И уже не ядро, а голова летит в чёрном просторе. Голова тяжела, и она кричит, разламывается от боли.
— А я пойду. Не могу я сидеть вот так.
— Дурень, словят.
—- Ну и пускай словят.
— Ну, черт с тобой.
— Пойду...
И снова тьма.
Во тьме тлеет огонек.
— Я пошел, ребята.
Огонек погас.
— И зачем отпустили...
15
Василь Дьячков выбрался на опушку леса. Дальше лежало болото. Над болотом толклись комары. Трясина. Ольшаник, низкорослые березки и осока вперемежку с дикими ирисами. Под осокой вода. Сорвешься с кочки и — по колено в трясине... А потом долго идут из трясины пузыри.
Над лесом висело багровое солнце. Длинные тени стлались по болоту. "Сволочь,— подумал Василь о Гришке,— не захотел идти... Даже если не поможет — все же лучше идти и идти, чем слушать, как он бредит".
Версты две Дьячков шел по болоту. Густой ольшаник с липкими листьями рос на высоких сухих кочках. Ниже из болотной тины тянулись к солнцу дикие лопушистые ирисы. Потом трава уступила место сизому мху, перевитому брусничником. Тут было суше. Росли низкие кривые березки и лоза. Ноги глубоко тонули во мху, но не проваливались.
Дьячков присел на кочку. Откуда-то прилетели сороки, примостившись на елке, застрекотали тревожно и надоедливо. Где-то откликнулись кулики, пробуждая болото неприятным, скрипучим криком. Дьячков поднялся: злили эти беспокойные птицы.
Среди приземистых тальников вилась едва заметная тропинка. Иногда появлялись белые суховатые мхи, тропинка исчезала, потом снова вилась в тальниках.
Болото понижалось. Снова начала хлюпать вода под ногами, вдоль тропинки появилась высокая, по пояс, осока.
В ней изредка попадались кладки — тонкие жерди, неизвестно кем положенные. Потом был суходол о густым пластом иглицы.
Над головою шумели сосны, сквозь редкие просветы где-то далеко-далеко синело небо.
На опушке бора Дьячков остановился. Увидел большую деревню, шлях и длинную цепочку телеграфных столбов. Идти было страшно, но и стоять здесь тоже было опасно.
В деревню Дьячков пришел в сумерки. Сапоги были в тине, гимнастерка отсырела, словно на нее вылили ведро воды. Пробираясь вдоль ручейка, прячась за кустами, добрался до огорода, шмыгнул во двор. Постоял, слушая, как бьется сердце, зашел в хату.
У стола, горбясь над миской, сидел пожилой мужчина. Приподнятая с ложкой рука замерла. Из ложки пролилось на стол кислое молоко.
У печи застыла женщина. Глаза смотрели удивленно, настороженно,
— Не ждали? — хитровато прищурив глаза, веселым голосом спросил Дьячков.
— Господи, неужели наши вернулись!..— выдохнула женщина, глядя на сержантские треугольнички, ярко блестевшие в темноте.
— Думали, не вернемся? Вернулись,— говорил Дьячков, стараясь придать своему голосу беспечную веселость. Хоть на миг, но герой!
Хозяин, однако, радости не выказывал. Хмурясь, исподлобья посмотрел на Дьячкова.
— А где остальные? — спросил он.
— Я, дядька, разведчик, — соврал Дьячков. — Мне нужна помощь и верные люди. Сказали, что вы поможете. И люди у вас на примете есть.
Дьячков почувствовал, что говорит лишнее, но было неловко признаться, что солгал.
А тут и хозяйка помогла;
— Позови, Данила, Виктора Васильевича. Нечего ему прятаться.
— Давайте сюда своего Виктора Васильевича,— поддержал Дьячков.— Нечего ему прятаться.
— Ты что, Анюта, обалдела! Какого еще тебе Виктора нужно? Ну пришли... Ну хорошо...— Он поднялся из-за стола и стал медленно приближаться к Дьячкову.