— Я, брат, сам побаиваюсь.
— Хоть бы доктора найти. Посмотрел бы, долго ли он проживет...
— Доктор у нас есть.
— Далеко он?
— Сбегай, Анюта, к Герасименям. Пусть придет Людмилка. Только старикам ничего не говори.
...Поздней ночью они отправились в лагерь. Дьячков шагал впереди, раздвигая кусты. За ним, босиком, налегке, как на прогулку, шагала Людмила Герасименя. Последним шел Данила, нес на плече тяжелую, с красным крестом сумку и большую корзину с провизией.
Над лесом стлался туман. Сквозь редкие просветы виднелось блеклое, но чистое, без единой тучки, небо. Крупная роса холодила ноги. Согревала только быстрая ходьба.
В лагере спали. Тимохин улыбался во сне и, не раскрывая рта, что-то шептал. Дьячков осторожно ткнул его сапогом в бок. Солдат, не понимая, что происходит, вскочил, привычно нащупал возле себя винтовку. Увидев Дьячкова, зевнул.
— А черт бы тебя побрал, помешал... Такой, брат, сон видел... — И, заметив чужих, умолк.
— Кто болен? — спросила Людмила.
— Командир наш,— ответил Тимохин и кивнул на маленький шалашик, спрятанный и папоротнике.
— Помогите разбинтовать,— на ходу бросила Людмила
Пришлось разбудить Саханчука. Тот подозрительно по смотрел на Данилу, потом на Герасименю и спросил у Дьячкова:
— Где ты их подцепил? Не выдадут?
Дьячков промолчал. Может, и Саханчук перестал бы доверять, если бы ему всыпали, как Дьячкову.
Людмила осторожно разматывала окровавленный бинт и незаметно отворачивала нос.
— Что, доктор, невкусно пахнет война? — спросил Саханчук.
— Не болтайте лишнего,— отрезала Людмила.
Плечо и грудь Баталова — сплошная рана, красная, с багрово-синими краями. Людмила осторожно тронула натянутую и потому тонкую, как бумага, кожу. Баталов застонал, открыл глаза.
— Давно перевязывали?
— Давно. Бинтов, доктор, нет.
— Инфекцию занесли. Эх вы, санитары!
— Не до инфекции было.
— Котелок есть? Сейчас же вскипятить воды.
Саханчук ответил за всех:
— Днем жечь костер опасно. Могут заметить,
— Что ж, пусть умирает человек?..
Тимохин молча взял котелок, стал спускаться к ручью. Саханчук и Дьячков разожгли огонь. Людмила не торопя и, достала из сумки пинцет, несколько индивидуальных пакетов, бутылку хлорамина.
"Ишь ты какая спокойная,— подумал Данила.— Вот тебе и Людмилка... А Валенда еще собирался ее к стенке ставить".
Пока закипела вода, Баталов совсем очнулся и удивленно смотрел на девушку. Всходило солнце, и лучи его проникали сюда, под кручу. На деревьях поблескивала роса, горела на солнце самоцветами. И все это — белокурая девушка, розовые лучи солнца, чистое небо и серебристая роса — сливалось в одно, словно в сказке. Казалось, за одну ночь совершено большое путешествие в другой мир, прекрасный, чарующий.
— Как вы себя чувствуете? — будто между прочим, спросила Людмила у Баталова.
— Теперь хорошо. Откуда вы?
— Хоть и хорошо, а потерпеть придется. Почему так запустили рану?
От этого ласкового упрека Баталов действительно почувствовал себя лучше.
— Потерплю, доктор. Для вас потерплю.
У девушки дрогнули ресницы, левая бровь удивленно приподнялась.
— Будете терпеть для себя.
Людмила завернула в марлю и осторожно опустила в кипяток шприц и иголки.
— Кто мне поможет?
— Я побаиваюсь,— признался Тимохин.— Пускай Саханчук.
— Что прикажете? — вскочил Саханчук, по-военному вытянувшись в струнку.
— Пока вымойте руки. Вот мыло и полотенце. Пошли вместе.
— Ну и девка!..— Тимохин смотрел восторженно вслед Людмиле.— Где ты ее, Васька, откопал?
— Это он,— кивнул Дьячков головой в сторону Данилы.— Сперва отдубасил меня, потом с этой красавицей свел.
Тимохин недоверчиво хмыкнул.
— Загибаешь...
— Спроси сам.
— Немного было,— признался Данила.
Тимохин захохотал, потом, услышав страшную историю о директоре школы, помрачнел.
— Живого резали? — Он, похоже, не верил всему, о чем рассказал Дьячков.
— Думаешь, мертвого?..
— Да их же, гадов, как собак, бить надо.
— А в деревню боимся и нос сунуть.
Вернулись Людмила и Гришка Саханчук. Людмила откупорила бутылочку, смочила марлю. В воздухе запахло спиртом.
— Вытирайте руки,
— Жалко, доктор, такое лекарство каждому из нас бы пригодилось...
Баталов сжимал зубы, закусывал нижнюю губу до крови и старался заглянуть доктору в глаза. Они сами просили пощады. Людмила старалась быть серьезной, даже жестокой. Ловко, точными движениями тонких пальцев делала операцию.