— Все. Подайте бинты. Так, не беритесь за бинт. Эх вы, санитары!..
16
Последнее время Валендой овладела сонливость. Как только он клал голову на подушку, глаза его слипались, и Валенда сразу впадал в забытье — дремал и, казалось, видел наяву чудесные сны, Валенда научился даже ими управлять. Видел во сне только красивое: парады милиции, собрания, демонстрации и Галая, который собственноручно подписывал ему приказы.
Сон спасал Валенду от тоски, одиночества, печальных мыслей, от всего того, что было связано с этим вынужденным пребыванием на чердаке чужого хлева. До войны Валенда не имел покоя ни днем, ни ночью. Ему нравился непрерывный шум милицейского отделения, вечные тревоги, допросы, которые хоть и выматывали нервы, но приносили и удовлетворение.
В милиции он был хозяином, начальником. Его слушались. Самый последний вор старался понравиться ему, подлизывался, чтобы притупить бдительность Валенды. Было радостно разгадывать хитрости воров. Валенду не проведешь. И потому он вырастал в своих глазах, казался самому себе умным, хитрым, предусмотрительным.
Все окружающее он видел сквозь милицейские рапорты и протоколы, судил о нем по номерам серых казенных папок. Пережитков прошлого было многовато. Но Валенду это не тревожило. Когда-нибудь всех перевоспитаем!..
Теперь не было привычных дел. Его угнетали одиночество и тоска. Словом не с кем перекинуться. Со дня на день Валенда ждал Галая. Скорей бы на волю. Надоело сидеть, как барсуку в норе.
Днем приходилось лежать на чердаке. Рисковать Валенда не любил. Он не мальчик, понимал всю ответственность. Ночью иногда слезал с чердака, стоял во дворе, прислушивался к настороженной тишине деревни. Хотелось что-то делать, но директив не было. Надо ждать Галая.
Валенда спал. Утренний сон крепкий, сладкий. Поднявшись на чердак, Данила увидел, что Валенда усмехается во сне и шевелит толстыми губами.
— Виктор Васильевич,— Данила тронул за плечо Валенду. Тот, вероятно, не услышал голоса, но проснулся.— Послушай, что со мной было.
Валенда открыл глаза, зевнул.
— Ну, что тебе? Уже завтракать?.. А я сон видел... Первомайскую демонстрацию...
— Понимаешь, Виктор Васильевич. Их в лесу четверо. Окруженцы. Собираются за линию фронта. Только у них капитан раненый.
Валенда наконец совсем проснулся. От свежего сена исходил душистый запах. Под стрехой висела паутина — большой ажурный круг, пронизанный солнцем.
— Кто идет за линию фронта?
— Я же говорю — наши бойцы и капитан.
— Где они? — Валенда встрепенулся, вскочил, ударился головой о стропило.— Фу, черт!..
— В овраге за болотом.
Сонливость, безразличие как рукой сняло.
— Что же ты мне вчера не сказал? Капитана к тебе перенесем, а сами — за линию фронта. Не вековать же мне тут. Сколько жду — ни слуху ни духу. Э-э-э, Галай и Тышкевич не дураки, давно к нашим махнули, а я, чудак, ожидаю, Нет, хватит... Веди меня, брат, к солдатам.
Из отрывистых слов Валенды Данила наконец понял, что он не случайно скрывался. Неужели специально оставлен здесь? Чего же он молчал?
— Васильевич,— перебил Валенду Данила,— о ком это ты? Я никак не соображу.
Валенда обмяк, потом набычил шею, зло скосил желтоватые глаза.
— Ты вот что, Данила, забудь обо всем. Так и тебе и мне лучше. А то, чего доброго, я не посмотрю на твои заслуги. Запомни одно: мне за линию фронта вот как надо.
— Не пугай, Виктор Васильевич, одной мы с тобой веревочкой связаны. И насчет того, что ты проговорился, не беспокойся. Могила... А к нашим еще успеешь. Танкист больной. Водил к нему Людмилу Герасименю. Сказала — не раньше чем через две недели сможет идти.
— Какую Людмилу? Ту сволочь, что с немцами хохотала? Да ты так и ко мне ее приведешь.
Валенда схватил Данилу за грудь. Тот спокойно отвел руку Валенды.
— Не бесись, Виктор Васильевич.
— Эх, ты!.. Продаст она их. Вот посмотришь, продаст...
Данила смутился. Валенда говорил так убежденно, словно что-то знал о Герасименях. Черт их разберет, что у людей на уме.
Вспомнил, как Герасименя долго не шел в колхоз. Как его обложили твердым заданием. Тогда он сразу подал заявление. Значит, спасался, а сам, может, злость затаил. Людмила, правда, за родителей не отвечает. Она училась. Но все-таки яблоко от яблони недалеко падает. Где она была, что делала — потемки.
С тревогой в голосе спросил:
— А у тебя что, есть подозрение?..
Валенда многозначительно промолчал. Значит, есть.
— Сержант, понимаешь, пристал, ну, а больше никого, кроме Герасимени, не было... Операцию она хорошо сделала...